Уильям Теккерей - Английские юмористы XVIII века

{* "Из-за своего всегдашнего стремления выделиться в обществе Гольдсмит иногда ставил себя в такое нелепое положение, что просто не верится, что столь талантливый человек на это способен. Когда его литературная слава достигла заслуженных высот и знакомство с ним всем льстило, он крайне ревниво относился к тому необычайному вниманию, какое повсюду оказывали Джонсону. Как-то вечером в кругу писателей он упрекнул меня за то, что я говорил с Джонсоном подобострастно, словно у того было передо мной неоспоримое превосходство. "Сэр, - сказал он, - вы хотите утвердить монархию там, где должна быть республика".

Еще более он был обижен в другой раз: он с живостью рассказывал что-то в обществе, теша себя мыслью, что все присутствующие им восхищаются, как вдруг один немец, который сидел рядом с ним и увидел, что Джонсон повернул голову, как бы намереваясь заговорить, прервал его: "Потоштите, потоштите, токтор Тшонсон хочет что-то скасать". От этого, безусловно, можно было вспыхнуть, особенно такому раздражительному человеку, как Гольдсмит, который часто вспоминал об этом случае с бурным негодованием.

Заметим также, что иногда Гольдсмит позволял обращаться с собой непринужденно и фамильярно, а иногда бывал высокомерен и спесив. В такую минуту и произошел один случай. Джонсон имел обыкновение сокращать фамилии своих друзей: например, Боклерка он называл Во, Босуэлла - Боззи... Помню, однажды Том Дэвис передал нам слова доктора Джонсона: "Мы все ломаем себе голову, как назвать пьесу _Гольди_", - и Гольдсмит, недовольный такой вольностью с его фамилией, сказал: "Сколько раз просил его не называть меня _Гольди_".

Таков один из пренебрежительных отзывов Босуэлла о Гольдсмите, который, конечно, не может понравиться его биографам и почитателям, а также тем, кто разделяет более снисходительный, но и более серьезный взгляд на характер самого Босуэлла, впервые высказанный в знаменитой статье мистера Карлайля о его книге. Не удивительно, что мистер Ирвинг называет Босуэлла "воплощением подхалимства". И хуже всего, что сам Джонсон страдал от этой черты "владетеля Окинлека". Люди склонны забывать о том, что, подстрекаемый Босуэллом, великий доктор сказал много опрометчивых слов, не более показательных для глубин его характера, чем внезапное фосфорическое свечение моря ночью - для основных процессов распада в природе! Право, не приходится сомневаться, что в целом Джонсон и Гольдсмит ценили друг друга я оба знали это. Время от времени их, так сказать, напускали и натравливали друг на друга окружающие своими неуклюжими и глупыми выходками.

Кое-что следует отнести за счет "соперничества между Босуэллом и Оливером из-за расположения Джонсона" (как выразился сэр Вальтер Скотт), ибо Оливер подружился с доктором раньше его биографа и, как мы все помним, ходил с ним "пить чай к миссис Уильямс", прежде, чем Босуэлл достиг этой почетной ступени близости. Но по правде говоря, Босуэлл, хотя он, быть может, вложил больше таланта в жизнеописание доктора, чем обычно принято считать, не в состоянии был охватить взглядом двух великих людей сразу. Кроме того, как справедливо замечает мистер Форстер, "Гольдсмит вызывал у него неприязнь с первой минуты их знакомства". - "Жизнь и приключения", стр. 292.}

Воспоминания об этой прелестной молодой женщине были самыми чудесными в жизни Гольдсмита. Она и ее красавица-сестра, вышедшая эамуж за Банбери, изящного и остроумного любителя, увлекавшегося рисованием в те времена, когда Гилрей только начинал пробовать свои силы, были самыми нежными и любимыми из многочисленных друзей Гольдсмита; они ободряли и жалели его, ездили вместе с ним за границу, радушно принимали его в своем доме, не раз весело проводили с ним досуг. Лучшее свое платье он покупал, чтобы появиться нарядным в их деревенском доме в Бартоне, он писал для них забавные стихи. Они любили его, смеялись и подшучивали над ним, приносили ему радость. Чтобы съездить в Бартон, он попросил денег взаймы у Гаррика, и тот охотно удовлетворил его просьбу; но бедняге Гольдсмиту не суждено было больше проводить там досуг и предстояла лишь последняя недолгая борьба. Прядь его волос была взята из гроба и отдана Жасминной Новеете. Она дожила до наших времен. Хэзлитт видел ее старухой, все еще сохранившей красоту, в мастерской Норткота, и она рассказала этому критику, который ловил каждое ее слово, как она гордится восхищением Гольдсмита. Колмен-младший оставил о нем трогательные воспоминания (том I, стр. 63, 64).