- На практике вы куда добрее, чем в теории, иначе не поздоровались бы со мною на Сент-Джеймс-стрит. Живя среди герцогов и всяких магнатов, вы не стали бы дарить вниманием неимущего сочинителя.
Из этих слов мы можем заключить, что мистер Пен делал успехи и научился не только исподтишка насмешничать, но и льстить.
Майор Пенденнис тотчас успокоился и даже был растроган. Ласково похлопав племянника по руке, на которую опирался, он сказал:
- Ты, мой милый, другое дело, ты - моя плоть и кровь. Я к тебе расположен, я бы тобой гордился, кабы не твои проделки и всякие безумства, ей-богу! Ну, да авось ты перебесился, надеюсь, надеюсь, что перебесился, пора бы! Моя цель, Артур, - сделать из тебя человека, увидеть, как ты займешь в свете место, подобающее носителю твоего имени, и моего. Ты создал себе кое-какую репутацию своим литературным талантом, и я отнюдь не говорю, что это плохо, хотя в мое время поэзия, талант и тому подобное считались, черт возьми, дурным тоном. Взять хотя бы бедного Байрона, ведь он совсем опустился, можно сказать - погубил себя, а все потому, что знался с поэтами, журналистами и прочей такой публикой. Но теперь не то - теперь литература в моде, образованные люди вхожи в лучшие дома! Tempora mutantur {Времена меняются (лат.).}, черт возьми, и остается только повторить за Шекспиром: "Что есть, то благо".
Пен не счел за нужное сообщать дядюшке, кому принадлежит это изречение, и тут они как раз вышли из Гринпарка и направились на Гровнер-Плейс, к пышному особняку, где обитали сэр Фрэнсис Клеверинг и его супруга.
Ставни первого этажа были заново позолочены; дверные молотки ослепительно сверкали; на балконе гостиной переносный цветник пылал белыми, розовыми, пунцовыми красками; цветы украшали и окна второго этажа (вероятно - опочивальни и гардеробной миледи), и даже прелестное оконце в третьем этаже, где, как решил востроглазый Пен, находилась девичья спаленка мисс Бланш Амори; и весь фасад дома радовал глаз свежей краской, зеркальными стеклами, вычищенным кирпичом и новой, без пятнышка, штукатуркой.
"Как, верно, наслаждался Стронг, создавая все это великолепие!" подумал Пен.
- Леди Клеверинг едет на прогулку, - сказал майор. - Придется только забросить карточки. - Новое словечко "забросить" он употребил потому, что слышал его от каких-то молодых вельмож и решил, что оно подходит для юных ушей Пена.
И в самом деле, когда они приблизились к дому, к подъезду подкатило великолепное желтое ландо, обитое внутри кремовой парчой или атласом и запряженное чистокровными, серыми в яблоках, лошадьми. Головы их были украшены яркими лентами, сбруя сплошь в гербах. Гербы сверкали и на дверцах ландо - увенчанные гребнями, разделенные на множество полей, в подтверждение древности и знатности дома Клеверинг и Снэлл. На высоких козлах в чехле, тоже расшитом золотыми гербами, восседал, сдерживая пляшущих лошадей, кучер в серебряном парике, человек еще молодой, но степенного вида, в жилете с галунами и с пряжками на башмаках - маленькими пряжками, не такими, какие носят лакеи Джон и Джимс, - те, как известно, большие и изящно прикрывают ступню.
Одна створка парадных дверей отворена, и Джон, один из самых рослых сынов своего племени, стоит, прислонясь к косяку, скрестив стройные ноги в шелковых чулках, голова напудрена, в руке - трость с золотым набалдашником, dolichoskion {Длиннотенная (греч.) - эпитет для копья у Гомера.}. Джимса еще не видно, но он близко и ждет в сенях вместе с третьим слугой, тем, что не носит ливреи, и уже изготовился раскатать волосяную дорожку, по которой миледи прошествует к ландо. Чтобы описать все ото, требуется время, но наметанный глаз сразу все приметит. И верно, не успели майор и Пен перейти улицу, как распахнулась вторая створка дверей; волосяная дорожка скатилась по ступеням крыльца к подножке коляски; и Джон уже отворяет украшенную гербом дверцу с одной стороны, а Джимс с другой, и на крыльце появляются две дамы, разодетые по последней моде, в сопровождении третьей, у которой на руках тявкает спаниель с голубой ленточкой на шее.
Первой в коляску впорхнула мисс Амори выбрала себе место по вкусу. За ней следовала леди Клеверинг. но она была не столь молода и не столь легка на ногу, и эта ее нога в зеленом атласном ботинке и в чулке, очень тонком, в отличие от лодыжки, которую он облекал, довольно долго раскачивалась над подножкой, пока миледи висела в воздухе, оперевшись на руку несгибаемого Джимса, - на радость всякому поклоннику женской красоты, какому случилось бы оказаться свидетелем этой торжественной церемонии.
Читать дальше