Уильям Теккерей - История Пенденниса, его удач и злоключений, его друзей и его злейшего врага

- Ты-то свое сказал, - возразил Пен, - а мне как быть? В Англии хватает и хлеба и мяса, но за них надо платить работой или деньгами. А кому нужна моя работа? И что я могу делать?

Уорингтон расхохотался.

- Давай поместим объявление в "Таймсе", - предложил он. - "Ищет место младшего учителя в классической и коммерческой школе дворянин, бакалавр искусств, получил образование в корлледже св. Бонифация в Оксбридже, срезался на экзаменах..."

- Перестань! - вскричал Пен.

- "...желает вести занятия по классическим предметам, математике и основам французского языка; может также стричь и брить, присматривать за младшими учениками и играть в четыре руки с дочками директора. Обращаться к А. П., Лемб-Корт, Темпл".

- Да ну тебя, - проворчал Пен.

- - Мало ли чем можно заняться. Вон твой приятель Блаундел - тот профессиональный шулер, разъезжает по Европе, высматривает желторотых аристократов и обирает их. А Боб О'Тул, с которым я учился в школе, возит почту в Валлинафад, в том числе корреспонденции Джека Финьюкейна. А еще я знаю одного человека, он сын доктора, как и... ну, ну, не сердись, что я такого сказал?.. Так вот, сын доктора, и сам уже понемножку работал здесь в больнице, а потом поссорился с родителем из-за каких-то денег и знаешь что сделал, когда спустил последние пять фунтов? Отрастил усы, уехал в провинцию, объявил себя профессором Спинето, мозольным оператором его величества императора всея Руси, удачно срезал мозоль редактору местной газеты, после чего к нему повалили клиенты, и три года прожил безбедно. А теперь он помирился с семьей и унаследовал отцовские припарки!

- К черту припарки! - вскричал Пен. - Не буду я ни править каретой, ни срезать мозоли, ни плутовать в карты. Больше ты ничего не можешь мне предложить?

- Могу. Мой собственный опыт. У каждого, видишь ли, есть свои секреты. До сегодняшнего нашего разговора я был уверен, что ты богатый человек, - так и всякий бы решил, глядя на твои беспардонно барственные замашки. Из того, что ты мне рассказал, ясно, что к доходам матери ты больше и притрагиваться не смеешь. Нельзя же без конца жить на счет женщин. Ты должен расплатиться с этой чудесной девушкой... как ее зовут, Лора? За твое здоровье, Лора!.. И не брать больше из дому ни шиллинга, хотя бы тебе пришлось рыть канавы.

- Но на что мне жить? - спросил Пен.

- А на что живу я, как ты думаешь? На содержание, положенное младшему брату? У меня тоже есть свои секреты, мой милый. - Лицо Уорингтона помрачнело. - С этими деньгами я уже пять лет как распростился, и умно бы поступил, если бы чуть пораньше этого распростился с жизнью. С тех пор я сам себе кормилец. Мне много не нужно. Когда кошелек у меня пустеет, я берусь за работу и снова наполняю его, а потом лежу и бездельничаю, как индус или как удав, пока не переварю того, что съел. Вот видишь, я уже немного проголодался, - и Уорингтон показал Пену длинный, тощий кошелек, в котором болтались три-четыре золотые монеты.

- Но как ты его наполняешь? - спросил Пен.

- Пишу, - отвечал Уорингтон. - Я не сообщаю об этом всем и каждому, добавил он, слегка покраснев. - К чему лишние расспросы! А может быть, я просто осел и не желаю, чтобы люди болтали, что, мол, Джордж Уорингтон пишет ради хлеба насущного. Пишу я в юридических журналах. Вот, смотри, эти статьи мои. - Он перелистал несколько страниц. - И еще работаю иногда для одной газеты, у меня там знакомый редактор.

И однажды, зайдя с Пенденнисом в клуб, Уорингтон потребовал подшивку "Зари" и молча указал пальцем на несколько статей, которые Пен тут же прочитал с великим удовольствием. После этого он без труда узнавал писания Уорингтона - его четкую мысль, заключенную в сжатые периоды, здравый, насмешливый ум и знание предмета.

- На это я не гожусь, - сказал Пен, искренне восхищенный талантом друга. - В политике и в истории я профан и литературу знаю весьма поверхностно. Где мне летать на таких крыльях,

- А у тебя есть свои, - мягко возразил Уорингтон. - Они легче и, может быть, поднимают выше. Те стихи и отрывки, что ты мне показывал, свидетельствуют о природном даре, а это в наши дни встречается редко. Нечего, нечего краснеть, притворщик несчастный! Ты сам уже десять лет в этом убежден. Думается мне, что в тебе горит священное пламя, пусть слабый, но подлинно поэтический огонек; а по сравнению с этим все наши керосиновые лампы - ничто, сколько их ни оправляй. Ты поэт, мои милый. - И Уорингтон хлопнул Пена по плечу своей мощной ладонью.

У Артура даже слезы выступили на глазах.