Лето в Англии выдалось холодное, ненастное, целый месяц после приезда миссис Амори дня не проходило без дождя. Брэг держался высокомерно и неприязненно, - возможно, он стыдился индийской дамы и мечтал от нее отделаться. Ей казалось, что весь Лондон говорит о крушении ее мужа, что ее злосчастная история известна и королю с королевой, и директорам Ост-Индской компании. Отец положил ей неплохое содержание; ничто не удерживало ее в Англии. Она решила уехать за границу, и уехала - рада-радешенька, что избавилась от угрюмого надзора грубого, противного капитана Брэга. Ее охотно принимали во всех городах, где она жила, во всех пансионах, где она платила по-царски. Да, она не умела произносить многих слов (хотя по-английски говорила с легким иностранным акцентом, своеобразным и скорее приятным), одевалась кричаще и безвкусно, любила попить и поесть и в каждом пансионе, где ей доводилось остановиться, сама готовила плов и карри; но необычность ее речи и поведения придавала ей особенную прелесть, и миссис Амори пользовалась успехом, притом вполне заслуженным. Она была добрая, общительная, великодушная. Не отказывалась ни от каких увеселений. На пикники привозила втрое больше дичи, ветчины и шампанского, чем другие. Брала ложи в театр и билеты на маскарады и раздаривала направо и налево. В гостиницах платила за несколько месяцев вперед; помогала вдовам и обносившимся усатым щеголям, если им вовремя не переводили деньги. И так кочевала по Европе, куда вздумается, - из Брюсселя в Париж, из Милана в Неаполь или в Рим. В Риме она и получила известие о смерти Амори, там же обретались капитан Клеверинг и его приятель шевалье Стронг, задолжавшие в гостинице, и добросердечная вдова, не обнаружившая, впрочем, особенного горя по поводу кончины своего непутевого супруга, вышла замуж за отпрыска древнего рода Клеверингов. Вот таким образом мы и довели ее историю до того времени, когда она стала хозяйкой Клеверинг-Парка.
Мисси сопровождала свою мать почти во всех ее странствиях и много чего успела повидать. Одно время у нее была гувернантка, а после второго замужества матери ее отдали в изысканный пансион мадам де Карамель на Елисейских полях. Переселяясь в Англию, Клеверинги, разумеется, взяли ее с собой. Лишь несколько лет назад, после смерти деда и рождения брата, она начала понимать, что в положении ее многое изменилось и что безродная мисс Амори - ничтожество по сравнению с маленьким Фрэнсисом, наследником старинного титула и богатого поместья. Не будь маленького Фрэнка, наследницей была бы она, невзирая на ее отца; и хотя она мало задумывалась о деньгах, поскольку ее никогда ни в чем не стесняли, и хоть она была, как мы видели, романтической юной музой, однако трудно было бы ожидать от нее благодарности к тем, кто способствовал такой перемене в ее положении; да она и поняла его как следует лишь позднее, когда получше узнала жизнь.
Зато ей уже давно стало ясно, что ее отчим - человек скучный и бесхарактерный; что мамаша ее говорит неправильно и не блещет наружностью и манерами; а маленький Фрэнк - капризный избалованный ребенок, на которого нет управы, который наступает ей на ноги, проливает суп ей на платье и перехватил у нее наследство. Ни в ком из домашних она не находила понимания, и немудрено, что ее одинокое сердце томилось по иным привязанностям и она искала, кого бы осчастливить бесценным даром своей неизрасходованной любви.
И вот, от недостатка ли родственного сочувствия или по каким другим причинам, эта милая девушка позволяла себе дома такие выходки и так запугивала свою мать и изводила отчима, что они ничуть не меньше ее самой мечтали видеть ее замужем, и теперь читатель поймет, почему в предыдущей главе сэр Фрэнсис Клеверинг высказал пожелание, чтобы миссис Стронг умерла и шевалье мог обрести новую миссис Стронг в лице его падчерицы.
Поскольку же сие было невозможно, ее готовы были отдать в жены кому угодно; а уж если бы ее руки решился просить наш друг Артур Пенденнис человек молодой, образованный и приятной наружности, - леди Клеверинг приняла бы такого зятя с распростертыми объятиями.
Но мистер Пен, наряду с другими недостатками, страдал в эту пору крайней неуверенностью в себе. Он стыдился своих неудач, своего безделья и неопределенного положения, стыдился бедности, на которую сам же обрек родную мать, и его сомнения и нерешительность можно объяснить не только раскаянием, но и уязвленным тщеславием. Как мог он надеяться завоевать эту блестящую Бланш Амори, которая жила во дворце и повелевала десятками великолепных слуг, когда в Фэроксе скудный обед подавала простая служанка и его мать лишь путем строжайшей экономии сводила концы с концами? Препятствия, которые исчезли бы как дым, если бы он смело на них двинулся, казались ему непреодолимыми; и вместо того чтобы добиться желанной награды в честном бою, он предпочитал отчаиваться - или медлить, - а может, и желания его еще же были ему вполне ясны. Этот вид тщеславия, именуемый робостью, нередко мешает молодым людям, которые без труда могли бы достичь желанной цели.
Читать дальше