Уильям Теккерей - Ревекка и Ровена

Что мешает мне описать муки голода, терзавшие графа (наделенного изрядным аппетитом), а также его героических сыновей и весь гарнизон замка? Ничто; разве лишь то обстоятельство, что это уже сделал Данте в известной истории графа Уголино, - так что мои старания могут показаться подражательными. Если бы я был склонен смаковать ужасные подробности, отчего бы мне не рассказать вам, как голодающие бросали жребий и поедали друг друга; как графиня Шалю, на которую пал роковой жребий, нежно простилась с домашними, велела вскипятить в замковой кухне самый большой котел и приготовить лук, морковь, коренья, перец и соль, словом, все необходимое для французского супа; а когда все было готово, поцеловала детей, взобралась на кухонный табурет и прыгнула в котел, где и сварилась прямо как была, во фланелевом капоте. Поверьте, милые друзья, что я опускаю эти детали не по недостатку воображения и не потому, что не способен изображать ужасное и возвышенное. Я мог бы угостить вас описаниями, которые отравили бы вам обед и ночной покой и заставили бы ваши волосы встать дыбом. Но к чему терзать вас? Вообразите себе сами все муки и ужасы, какие возможны в осажденном и голодающем замке; вообразите чувства людей, которые так же не ждут от врага пощады, как если б они были мирными жителями Венгрии, схваченными по приказу Его Величества австрийского императора; а теперь вернемся на крепостные стены и приготовимся еще раз отразить атаку грозного Ричарда и его войска.

Двадцать восьмого марта 1199 года славный король, после обильного завтрака, приказал трубачам трубить и двинулся с войском на приступ. Артур де Пенденнис нес его знамя; Уилфрид Айвенго сражался по правую руку от короля. Молине, епископ Буллоксмитский, ради такого случая снял митру, отложил епископский посох и, невзирая на свою толщину, храбро устремился на стену, пыхтя, изрыгая проклятия и военные кличи и размахивая тяжеленной железной дубинкой, которой он нанес врагу немалый урон. Роджер де Вспинунож был вынужден следовать за королем, но старался держаться позади своего повелителя, прячась за его большой треугольный щит. Короля сопровождало немало знатных лордов, несших осадные лестницы. Когда лестницы приставили к стенам, в воздухе потемнело от тучи стрел, которые французские лучники пустили в осаждающих; а также от камней, кастрюль, сапожных колодок, комодов, посуды, зонтиков, петард, ядер, стрел и других снарядов, которые гарнизон с мужеством отчаяния сбрасывал на неприятеля. Королю досталось прямо по лбу медным совком для угля; а на его шлем обрушили шкаф красного дерева, которым впору было свалить быка; тут бы и конец королю, если б Айвенго ловким движением не отбросил шкаф. И все же они продвигались вперед, а воины вокруг них падали, точно трава под косою жнеца.

Невзирая на смертоносный град, лестницы удалось приставить; первыми, разумеется, на них ступили король и Айвенго. Граф Шалю стоял в проломе стены; отчаяние придало ему сил; с криком: "Ага, Плантагенет! Святой Барбекью за Шалю!" - он боевым топором нанес королю удар, начисто срезавший золоченого льва и корону с его стального шлема. Король покачнулся; осаждающие смешались; гарнизон замка и граф Шалю испустили крик торжества но торжество их было преждевременным.

Быстрее молнии Айвенго нанес графу удар из третьего положения и, попав в одну из щелей его доспехов, проткнул его, как вертел протыкает куропатку. Граф упал навзничь с ужасным криком, извиваясь всем телом. Король, оправясь, но еще пошатываясь, поднялся на парапет; за ним ринулись рыцари; на стене победоносно взмыл Юнион Джек, а Айвенго, - но здесь мы вынуждены на время покинуть его.

- Ура! Святому Ричарду! Ура! Святому Георгу! - гремел голос Львиного Сердца, покрывая грохот битвы. При каждом взмахе его меча со стены летела голова, а на камни барбакана, извергая потоки крови, падало безглавое тело. Мир еще не видел воина, равного Плантагенету с львиным сердцем, когда, разгоряченный боем, он носился по стенам, хрипя и бешено сверкая глазами сквозь прорези забрала. Отпрыски графа Шалю пали один за другим; и вот остался последний из рода храбрецов, бившихся вкруг отважного графа, последний, совсем еще ребенок, белокурый и синеглазый мальчик! Не далее как вчера он сбирал на полях анютины глазки, всего лишь несколько лет назад он был младенцем у материнской груди! Что мог его хрупкий меч против самого мощного клинка во всем христианском мире? И все же Боэмон не бежал пред непобедимым бриттом и встретил его лицом к лицу. Отвернитесь, милые юные друзья и вы, добросердечные дамы! Не смотрите на несчастного, обреченного мальчика. Его меч разлетелся в куски под боевым топором победителя, и бедное дитя повержено на колени!