Уильям Теккерей - Записки Барри Линдона, эсквайра, писанные им самим

Изливая на ошеломленную вдову эти каскады красноречия, я стоял перед ней, подавляя ее своим ростом, своим магнетическим взглядом. Я видел, как она краснеет и бледнеет - от страха и удивления, - видел, как мои дифирамбы ее чарам и страстные признания неотразимо проникают ей в душу, и наблюдал с холодным торжеством, как растет моя власть над ней. Между нами говоря, страх неплохая закваска для любви. Если мужчина положил свою волю на то, чтобы завладеть сердцем взбалмошной, слабодушной женщины, дайте ему удобный случай, и дело в шляпе!

- Ужасный человек! - воскликнула леди Линдон, в страхе отступая от меня - и очень кстати: я исчерпал свой запас красноречия и только собирался с силами для нового монолога. - Ужасный человек, оставьте меня!

Я понял, что произвел впечатление. "Если завтра мне не откажут от дома, значит, она моя", - сказал я себе.

Сойдя вниз, я сунул десять гиней привратнику, который был крайне удивлен таким подарком.

- За лишнее беспокойство, - пояснил я. - Вам придется теперь частенько открывать мне дверь.

Глава XVI

Я отечески забочусь о родных и достигаю высшей точки своего

(мнимого) благополучия

Уже следующий день показал, сколь основательны были мои опасения: когда я позвонил у подъезда, мне объявили, что миледи дома нет. Я знал, что это ложь, так как все утро наблюдал за ее дверью из окон противоположного здания, где заблаговременно снял квартиру.

- Ваша госпожа никуда не выезжала, - сказал я. - Но раз меня не ведено принимать, я не стану врываться силой. Скажите, вы англичанин?

- На этот счет не извольте сумлеваться, - объявил привратник с видом величайшего превосходства. - Ваша честь можете судить по моему эксенту.

Я знал, что он англичанин и что, следовательно, его можно купить. Слуга-ирландец - пусть он ходит в тряпье и никогда не видит своего жалованья - швырнул бы вам деньги в лицо.

- В таком случае у меня есть к вам предложение, - сказал я. - Письма леди Линдон проходят через ваши руки, не правда ли? Плачу по кроне за каждое письмо, которое вы мне покажете. Вам, конечно, известен кабачок на соседней улице; когда зайдете туда подкрепиться, спросите мистера Дермота - это я.

- Я помню вашу честь еще по Спа, - заявил этот субъект, широко ухмыляясь. - Объявляю семь в пиках, хе-хе!

Несказанно обрадованный этим напоминанием, я поспешил расстаться со своим младшим собратом.

Я не сторонник перлюстрации писем в частной жизни - за исключением особых, экстренных случаев, вызванных крайней необходимостью, когда мы, по примеру высших властей, величайших государственных деятелей Европы, во имя общего блага позволяем себе отступать от некоторых привычных формальностей. Письмам леди Линдон ничего не делалось от того, что я их вскрывал, наоборот, они выигрывали в своем значении, ибо те сведения которые я извлекал из ее многообразных посланий, расширяли мое представление о ее характере и вооружали меня властью, коей я потом успешно пользовался. Благодаря этим письмам и моему приятелю-англичанину, которого я угощал превосходными напитками и баловал денежными подарками, еще более ему приятными (для этих свиданий я также надевал ливрею и к ней рыжий парик, делавший элегантного Барри Линдона неузнаваемым), я так вошел в курс всех дел вдовы, что уже этим приводил ее в трепет. Я заранее знал, какие общественные места она посетит (их было не так уж много, по причине траура), и где бы она ни появлялась - в церкви или в парке, - я всегда был тут как тут, чтобы поднять ей упавший молитвенник или сопровождать верхом ее карету.

Некоторые письма миледи представляли собой поистине фантастический образец безудержного самохвальства, такое любование собой - редкость даже среди синих чулков. Она заводила без счета подруг и бросала их с такой же легкостью, с какой иная щеголиха меняет перчатки. Вскоре в ее письмах к этим возлюбленным наперсницам замелькали упоминания о моей недостойной особе, из коих я, к величайшей своей радости, убеждался, что внушаю ей чуть ли не суеверный страх, она величала меня своим bete noire {Отвратительным чудовищем (франц.).}, своим злым гением, своим кровожадным почитателем и другими лестными прозвищами, выдававшими ее страх и беспокойство. Так она писала: "Негодяй увязался за моей каретой и следовал за мной по всему парку"; или: "Мой рок не отходил от меня в церкви"; или: "Мой неугомонный воздыхатель помог мне высадиться из портшеза у дверей модной лавки", - и т. д. и т. п. Я всячески нагнетал в ней это чувство неотвязного страха, уверенность, что спастись от меня невозможно.