Уильям Теккерей - Записки Барри Линдона, эсквайра, писанные им самим

Как только он ретировался, мне надлежало выступить вперед, но, разумеется, крадучись, осторожно, чтобы не испугать мою даму, и в то же время твердо, дабы убедить ее в безнадежности ее мечтаний соединиться со своим убогим воздыхателем, младшим лейтенантом. Принцесса Оливия любезно взяла на себя эту часть задачи, она предупредила графиню Иду, что, хотя мосье де Маньи и отказался от ее руки, его высочество ее опекун намерен сам подумать о достойной для нее партии и что она должна забыть своего голодранца младшего лейтенанта. Да и в самом деле, где это видано, чтобы нищий проходимец позволил себе мечтать о такой невесте; пусть он хорошего роду, но какие еще у него заслуги?

Как только шевалье де Маньи ретировался, на его место нашлось, разумеется, множество других претендентов и среди них ваш покорнейший слуга, Баллибарри-младший. А тут, кстати, при дворе, в подражание дедовским обычаям, затеяли турнир, или так называемую "carrousel" - состязание, в котором конные рыцари бьются на копьях или поддевают кольца на всем скаку; я облачился в одежду римского воина (серебряный шлем, пышный парик, кираса золоченой кожи, с богатыми украшениями, голубой бархатный плащ и малиновые сафьяновые полусапожки); и в этом роскошном одеянии я на своем гнедом скакуне Брайене сорвал три кольца и выиграл приз, одержав победу над всей придворной знатью и дворянами соседних государств, прибывшими на праздник. Наградой победителю был золоченый лавровый венок, а даровать ее должна была дама по его выбору. Я поскакал к галерее, где позади принцессы сидела графиня Ида, и, громко выкликая ее имя, попросил, чтобы она увенчала меня лаврами, тем самым объявив себя перед всей Германией искателем ее руки. Я заметил, что лицо ее покрылось восковой бледностью, меж тем как принцесса густо покраснела; и все же графиня Ида вынуждена была возложить на мою голову венок, после чего я пришпорил коня и понесся приветствовать герцога на противоположной стороне арены, заставляя моего гнедого выделывать самые диковинные прыжки и курбеты.

Этот триумф, как легко догадаться, не способствовал моей популярности среди молодых придворных. Меня называли авантюристом, головорезом, шулером, самозванцем и надавали мне еще множество нелестных прозвищ; впрочем, я не замедлил заткнуть молодчикам рот. Остановив свой выбор на графе Шметтерлинге, самом богатом и храбром из молодых придворных, тоже, видимо, метившем на графиню Иду, я публично оскорбил его в ridotto {Клубе (итал.).}, швырнув ему карты в лицо. На следующий день я поскакал за тридцать пять миль во владение курфюрста Б., где у меня была назначена встреча с графом, и дважды пронзил его мечом, после чего поскакал назад с моим секундантом, шевалье де Маньи, и в тот же вечер явился к герцогине на вист. Маньи сначала наотрез отказался меня сопровождать, но мне нужно было, чтобы он открыто взял мою сторону. Засвидетельствовав свое почтение ее высочеству, я подошел к графине Иде, отвесил ей нарочито низкий поклон, поглядел ей прямо в глаза, отчего она залилась краской, а затем обвел окружавших ее молодых придворных пристальным взглядом, пока каждый из них, ma foi {Ей-ей (франц.).}, не постарался стушеваться и спрятаться за чьей-нибудь спиной. Я научил Маньи говорить, что графиня по уши в меня влюблена, и бедняге пришлось покориться и выполнить этот приказ наравне со многими другими. Несчастный молодой человек являл собой то, что французы называют une sotte figure {Жалкая фигура (франц.).}, заступаясь за меня перед всеми, расхваливая на все лады, следуя за мною неотлучно! И это он, который до моего появления был здесь законодателем мод; он, считавший, что нищий род баронов де Маньи выше династии ирландских королей, моих славных предков; сотни раз высмеивавший меня, как наемного убийцу и беглого солдата, называвший меня вульгарным ирландским выскочкой. Теперь я мстил ему за это, и месть моя не знала границ.

Обращаясь к шевалье в самом избранном обществе, я называл его попросту "Максим" Я говорил ему: "Bonjour, Maxime, comment vas-tu?" {Здравствуй, Максим, как поживаешь? (франц.)} - в присутствии самой принцессы, с удовольствием наблюдая, как он кусает себе губы от ярости и унижения. Но я держал его в своей власти, и не только его, но и ее высочество - я, простой рядовой Бюловского полка. Отсюда вы можете заключить, на что способны талант и настойчивость, а также что великим мира сего лучше не иметь тайн - по возможности!

Я знал, что принцесса меня ненавидит, но это ни капли меня не трогало. Она знала, что я знаю все, и, видимо, была так предубеждена против меня, что считала бессердечным злодеем, способным предать женщину, хоть я никогда бы до этого не унизился; и она трепетала передо мной, как ребенок перед строгим учителем. Она тоже мстила мне, чисто по-женски, донимала в дни приемов шутками и насмешками, расспрашивала о моем дворце в Ирландии, о моих королевских предках, интересовалась, заступились ли за меня августейшие родичи, когда я служил солдатом в Бюловском пехотном полку, и больно ли там секли палками, - словом, смешивала меня с грязью. Благодарение создателю, я могу себе позволить снисходительно относиться к людям - я только смеялся ей в лицо. Пока она язвила меня и осыпала насмешками, я с удовольствием наблюдал за бедным Маньи, как он это переносит. Бедняга дрожал от страха, как бы под градом насмешек я не потерял самообладание и не выложил все, но моя месть выражалась иначе: когда принцесса на меня нападала, я возмещал свое унижение колкостями по его адресу, - так школьники играют в пятнашки или в "передай соседу". Эта моя тактика задевала ее высочество всего больней. При малейшем оскорблении, нанесенном де Маньи, ее корчило, как будто обиду нанесли ей самой. При всей своей ненависти, она с глазу на глаз просила у меня прощения; хоть гордость ее восставала, благоразумие брало верх и вынуждало великолепную принцессу унижаться перед нищим ирландцем.