Уильям Теккерей - Записки Барри Линдона, эсквайра, писанные им самим

Леди Линдон до страсти любила наряды, и так как я никогда не возражал против подобных ее прихотей и не жалел на них денег (среди моих долгов наберется на многие тысячи фунтов векселей модисткам и портнихам), то в Дублин и из Дублина постоянно пересылались картонки с платьями, чепцами, рюшами и фалбалой, что ей только ни взбредет в голову. В ответ на многочисленные распоряжения заказчицы прибывали с картонками письма мастериц; все это проходило через мои руки, не возбуждая ни малейших подозрений, - по крайней мере, до поры до времени. А между тем в этих письмах заключалась вся ее секретная корреспонденция: с помощью такого простого средства, как симпатические чернила, миледи уснащала их самыми нелепыми обвинениями по моему адресу, - но как уже сказано, я поздно хватился.

Однако проницательная миссис Барри заметила, что каждый раз, как леди Линдон садилась писать портнихе, ей требовался лимон, чтобы смешать себе, как она говорила, прохладительное питье; узнав об этом, я, конечно, задумался и, едва мне в руки попало такое письмо, поднес его к огню; тут-то мне и открылся ее злодейский замысел. Приведу для образца одно из коварных посланий этой злополучной женщины. В ее письмах портнихе, написанных размашистым почерком, с большими пробелами между строк, перечислялись все статьи туалета, какие требовались миледи, с подробным указанием фасона, материи и т. д. Таким образом она исписывала целые страницы, вынося каждый заказ на красную строку, выгадывая побольше места, чтобы перечислить все мои тиранства и свои жестокие обиды. Ибо между строками она вела свой "тюремный дневник": какой-нибудь романист тех дней нажил бы состояние, попадись ему в руки список подобного пасквиля; он не замедлил бы издать его под названием "Прекрасная узница, или Изверг муж" или же под каким-нибудь другим забористым и нелепым заглавием. Вот что гласил дневник:

"Понедельник. Вчера меня заставили ехать в церковь. Моя ужасная, омерзительно вульгарная ведьма-свекровь в желтом атласе с красными бантами расселась в коляске на нервом месте; мистер Л. сопровождал нас верхом на лошади, за которую он так и не заплатил капитану Хердлстоуну. Негодный притворщик повел меня к скамье, держа в руке шляпу и сияя улыбкой, а когда после обедни я села в коляску, он поцеловал мне руку и погладил мою итальянскую борзую - чтобы произвести впечатление на нескольких случайных зевак. Вечером он заставил меня спуститься вниз и напоить чаем его милых гостей, из которых три четверти, с ним включительно, вдребезги перепились. Когда пастор дошел до седьмой бутылки и, по своему обыкновению, впал в бесчувствие, они вымазали ему лицо сажей и привязали к его серой кобыле задом наперед. Ведьма весь вечер читала "Долг человеческий", пока не пришло время ложиться, а тогда проводила меня в мои покои, заперла дверь на ключ и отправилась ухаживать за своим ужасным сыном, которого она обожает за его гнусные пороки, по-видимому, так же, как Стикоракс обожала Калибана".

Надобно было видеть, как разъярилась матушка, когда я ей прочел эти строки! Я всегда ценил добрую шутку (описанная проделка с пастором действительно имела место), а потому доводил до сведения миссис Барри все адресованные ей комплименты. Она фигурировала в этой милой переписке под именем "дракона в юбке", иногда же прозывалась "ирландской ведьмой". Что до меня, то обо мне говорилось, как о "моем тюремщике", или "моем тиране", или как о "темном духе, овладевшем моим существом" и т. д. - то есть в терминах, скорее лестных, характеризующих меня как сильную, хоть и малопривлекательную личность. А вот и еще выдержка из того же "Дневника узницы", из коей видно, что хоть миледи и прикидывалась, будто ее нисколько не интересуют мои дела, однако же сохраняла чисто женскую проницательность и ревновала, как всякая баба.

"Среда. В этот день, два года назад, я лишилась моей последней надежды, последней радости в жизни - мой милый мальчик был взят у меня на небо. Соединился ли он там со своим обездоленным братом, который рос подле меня живым укором, не зная материнской ласки и заботы, и которого деспотизм ужасного чудовища обрек на изгнание, а возможно, и смерть? А что, если сын мой жив, как подсказывает мне любящее сердце? Чарльз Буллингдон! Приди на помощь несчастной матери, ныне кающейся в своих прегрешениях, в преступной холодности и тяжко расплачивающейся за свои заблуждения! Но, увы, его, конечно, нет на свете, безумие надеяться и ждать! И только вы, о мой кузен, - единственная моя опора, вы, кого я когда-то мечтала назвать еще более нежным именем, к вам взываю, дражайший Джордж Пойнингс! О, будь моим защитником, моим избавителем, ты, кого я всегда знала как безупречного рыцаря, освободи меня от уз жестокого тирана, спаси от него и от Стикоракс, презренной ирландской ведьмы, его матери!"