Уильям Теккерей - Жена Денниса Хаггарти

Заканчивая это рассуждение, которое увело нас далеко от Кингстауна, от "Нового Молойвиля" и Ирландии - увлекло в широкий мир, в любую часть света, где обосновалась Глупость, я позволю себе утверждать на основании своего недолгого знакомства с миссис Хаггарти и ее матерью, что миссис Хаггарти принадлежала именно к этой категории людей. Она была преисполнена сознания своей неотразимости, и от этого тошнило, как и от скверного обеда, который после долгой проволочки удалось соорудить бедняге Деннису. Миссис Хаггарти не преминула пригласить меня в Молойвиль, где, сказала она, ее кузен будет рад меня принять; и поведала мне почти столько же историй об этом поместье, сколько в былые годы рассказывала ее мамаша. Еще я заметил, что Деннис отрезает для нее лучшие куски бифштекса, и ела она с превеликим смаком, с такой же жадностью поглощая спиртные напитки, которые он ей подавал.

- Мы, игландские леди, не пгочь выпить стаканчик пунша, - сказала она игриво, и Деннис намешал ей солидный бокал такого крепкого грога, с каким, пожалуй, не справился бы и я.

Она без умолку говорила о своих страданиях, о принесенных жертвах, о роскоши, в какой привыкла жить до замужества, - словом, на сотню тем, на какие любят распространяться иные дамы, когда желают досадить своим мужьям.

Однако честного Денниса нисколько не сердила нескончаемая, нудная и бесстыдная болтовня этой женщины, он как будто даже поощрял эти разговоры. Ему нравилось слушать рассуждения Джемаймы о ее превосходстве, о богатстве и знатности ее родни. Он до такой степени был под башмаком у жены, что гордился своим рабством и воображал, будто ее совершенства как бы передаются и ему отраженным светом. Он смотрел на меня, которому уже делалось дурно от этой женщины и ее самовлюбленности, словно ожидая самой глубокой симпатии, и бросал мне через стол взгляды, красноречиво говорившие: "Какая умница моя Джемайма и как мне повезло, что я владею таким сокровищем!" Когда дети сошли вниз, она, как и следовало ожидать, выбранила их и тут же прогнала (o чем автор этих строк, возможно, ничуть не сожалел) и, просидев значительно дольше, чем полагалось бы, покидая нас, спросила, намерены ли мы пить кофе здесь, в гостиной, или в ее будуаре.

- Конечно же, здесь! - воскликнул Деннис, несколько смущенный, и минут через десять "экономка" привела к нам обратно это прелестное создание, и вслед за тем подали кофе.

После кофе Хаггарти попросил свою супругу спеть для мистера Фиц-Будла.

- Он жаждет услышать какую-нибудь из своих прежних любимых вещиц.

- О, в самом деле! - воскликнула миссис Хаггарти; и Деннис с торжеством подвел ее к старому разбитому фортепьяно, и она пропела скрипучим, пронзительным голосом те ужасные песенки, которые осточертели мне в Лемингтоне десять лет назад.

Хаггарти восхищенно слушал, откинувшись на спинку стула. Мужья всегда с восхищением слушают песни, которые нравились им лет в девятнадцать; большинство английских романсов были в моде в то время, и мне самому, пожалуй, доставило бы удовольствие слушать, как старый джентльмен шестидесяти, а то и семидесяти лет напевает дрожащим голосом романсик, который был свеж, когда он сам был свеж и молод. Если же его супруга поет и играет на фортепьяно, он, конечно, считает ее песенки 1788 года лучшими из всех, слышанных с тех пор; на самом же деле с тех пор ему никаких других не доводилось слышать. Если престарелая чета пребывает в особенно хорошем расположении духа, старый джентльмен обнимет свою старушку за талию и скажет ей: "Спой, милочка, какой-нибудь из наших любимых романсов", - и она садится за фортепьяно и поет своим слабым голосом, а когда она поет, для нее опять расцветают розы ее молодости. Ей вспоминается Рэниле и кажется, что она с напудренными волосами и в платье со шлейфом танцует менуэт.

Но я опять отвлекся. Такие мысли возникли у меня, когда я наблюдал лицо бедняги Хаггарти, внимавшего завыванию своей супруги (поверьте, смотреть на него было на редкость забавно). Основа, которого щекочут феи, не испытывал бы большего блаженства, чем Деннис. Пение казалось ему божественным; но у него была еще одна причина наслаждаться, заключавшаяся в том, что его жену собственное пение приводило в хорошее расположение духа, к тому же она не стала бы петь, если бы у нее было дурное настроение. Деннис весьма недвусмысленно намекнул мне на это во время десятиминутного отсутствия жены, удалившейся в "будуар"; поэтому после каждого номера мы кричали "браво!" и рукоплескали как сумасшедшие.