Array Коллектив авторов - Притяжение Андроникова

Ведь в случае с тем же портретом Лермонтова сколько людей – серьезных, умных, знающих, отличных специалистов именно в этой области – остались если не равнодушными, то невозмутимо спокойными, ибо не видели достаточных логических и фактических доказательств того, что на портрете изображен именно Лермонтов. Вот авторитетнейший музейный работник, к которому Ираклий Андроников обратился за поддержкой, выслушал пылкую речь своего гостя и сразу же постарался охладить его пыл: «Вы кончили? Позвольте возразить вам… Вам кажется, что он похож, мне кажется – не похож, а еще кому-нибудь покажется, что он похож на меня или на вас. Мало ли кому что покажется! Нужны доказательства». Разумеется, Ираклий Андроников найдет доказательства (и какие доказательства!), но, чтобы продолжать борьбу, ему необходима была внутренняя уверенность в своей правоте, а она его не покидала ни на минуту, так как то, что показалось ему и как ему показалось, это далеко не то, что «мало ли кому что покажется». Тут речь идет об особом даре воображения и представления, своего рода ясновидения, твердо опирающегося на глубочайший фундамент доскональных знаний в каждой данной области. Перечтите главу «Существо спора», и вы увидите, как и что кажется ученому и писателю Андроникову. Это изумительная «реконструкция» лермонтовского образа, его оживление в динамике, в движении, это живые страницы биографии великого поэта, это воскресшая обстановка, окружавшая его в те дни, – город, улица, дом, комната, мебель, поза, мысли, переживания… Можно было бы сказать об этом отрывке словами самого Ираклия Андроникова о письмах Карамзиной: «Какая живая минута эти страницы!» Послушаем же: «Я уже представлял себе, как Лермонтов, такой, каким он изображен на этом портрете, ранней весной 1338 года приехал на несколько дней в Петербург… в город, откуда за год перед тем за стихи на смерть Пушкина был сослан в Кавказскую армию… Вот он возвращается под утро домой по Дворцовой набережной, вдоль спящих бледно-желтых, тускло-красных, матово-серых дворцов. Хлопают волны у причалов, покачивается и скрипит плавучий мост у Летнего сада, дремлет будочник с алебардой у своей полосатой будки. Гулко отдаются шаги Лермонтова на пустых набережных. И кажется, город словно растаял в серой предутренней мгле и что-то тревожное таится в его сыром и прохладном рассвете… Уже представлял я себе, что Лермонтов, такой, каким он изображен на этой выцветшей фотографии, в накинутой на плечи шинели, – сидит, откинувшись на спинку кресла, в квартире у бабушки, в доме Венецкой на Фонтанке, и видит в окне узорную решетку набережной, черные, голые еще деревья вокруг сумрачных стен Михайловского замка. Уже чудится мне возле Лермонтова низкий диван с кучей подушек, и брошенная на диван сабля, и на круглом столе стопка книг и бумаги… Свет от окна падает на лицо Лермонтова, на бобровый седой воротник, на серебряный эполет. И совсем близко, спиной к нам, – художник в кофейного цвета фраке. Перед художником – мольберт, на мольберте – портрет, этот самый… Нет, не могу убедить себя, что это не Лермонтов! Никогда не примирюсь с этой мыслью!» И Андроников не примирился. Десятки людей, десятки разнообразных знатоков и специалистов – от двух фантастических стариков, запросто вспоминающих «какого цвета были выпушки на обшлагах колета лейб-гвардии Кирасирского ее величества полка или какого цвета был ментик Павлоградского гусарского полка, в котором служил Николай Ростов», – до работников криминалистической лаборатории, просвечивающих портрет инфракрасными и ультрафиолетовыми лучами (дабы проверить – нет ли под краской на портрете нижнего слоя), или ученого с мировым именем, владеющего особым методом опознания личности, – десятки знатоков и специалистов были мобилизованы и приведены в действие Ираклием Андрониковым, чтобы, наконец, блистательно подтвердилось то, что ему… «показалось».

А как описаны все эти люди в каждом очерке, рассказе, статье! Какой точный глаз художника устремлен на любого человека, который оказывается в поле зрения ученого в процессе того или иного поиска! И каждый раз не просто общий портрет, но обязательно и та черта этого портрета, которая предвещает будущее поведение этого человека, взаимоотношения с ним, т. е. будущий ход событий, от которых зависит успех самого поиска. Вот знаток старой Москвы Н. П. Чулков (из знаменитой «Загадки Н. Ф. И.»): «И вот выходит крошечный старичок с несколькими коротко подстриженными над губой серыми волосиками, такой милый, такой предупредительный, что даже глазками перемаргивает поминутно, словно опасаясь просмотреть какое-нибудь выражение лица своего собеседника, недослышать какое-нибудь слово». А вот женский портрет: «Открывает дверь женщина, немолодая, совершенно седая, высокая, с несколько преувеличенным выражением собственного достоинства на лице». А описания городов, улиц, домов, скверов! Ленинграда, Москвы, Тагила, Актюбинска… Причем пейзаж порою преподносится так, что по нему отгадывается характер жителей данного города. (Чего стоит, например, в блестящем описании Нижнего Тагила мимолетное упоминание «городского сквера, в котором веточки никто не сломит»!)