Григорий Брускин: Все прекрасное – ужасно, все ужасное – прекрасно. Этюды о художниках и живописи

Картину-овал Славы Лебедева я как-то упоминал в одном из текстов: «Венера крепко спит, облокотившись на опасный серп-и-молот…» Полотно висит у меня в гостиной в Нью-Йорке. И я каждый день с удовольствием на нее взираю.

Произведение больше всего походит на советскую почтовую открытку, выпущенную к Дню Победы: салют, цветы, орденская лента, серп и молот на фоне освещенного прожекторами светлого ночного неба. Обычно во времена нашего общего (50-е) с Лебедевым детства на таких открытках изображали улыбающуюся школьницу с бантами, с кружевным воротничком на коричневом школьном платье, в белом фартуке, с букетом в руках или веселого мальчугана в школьной гимнастерке с медными пуговицами, перепоясанной кожаным ремнем, в фуражке с буквой «Ш» (школа) на кокарде, поздравляющих взрослых.

Дети обычно на обороте открыток писали: «Дорогому папе…» Или «Дорогому дедушке…» Далее шло: «Долгих лет жизни…» Или: «Здоровья и счастья в личной жизни…» Или: «Успехов в работе…»

Лебедев изобразил на своей поздравительной картине-открытке голую женщину.

Вопрос: для кого и для чего? Кто и кому может послать к празднику такое поздравление-пожелание?

Возможные ответы:

а) Однополчанин однополчанину в память о боевых подругах. Или об общей боевой подруге.

б) Сокамерник сокамернику в память о совместных мучительных грезах.

в) Старшеклассник старшекласснику в память о том, как мерились причинными местами в школьном туалете – у кого больше.

В тот вечер в гостях у Шварцмана были также Люда и Женя Барабановы. Михаил Матвеевич показал свою фотографию. Со снимка глядел человек, похожий не на художника, а, скорее, на пастыря. Упавший из окна косой луч ярко высвечивал лицо. Шварцман сказал: «Видите, Гриша, это не случайно». Я про себя саркастически хмыкнул. Потом все фотографировались на память. В Нью-Йорке мы проявили пленку. Все ясно и четко получились, кроме сидящего в центре Шварцмана. Его лицо на всех фотокарточках растаяло в светящемся пятне. В Москве Барабановы напечатали сделанные ими снимки – тот же самый эффект.

В погоне за «правдой» художник вернулся в допетровское время и решил разыграть историю по-новому. Пошел другим, нежели все российское общество и культура, путем.

В современном музыкальном мире есть аналог Шварцману – английский композитор сэр Джон Тавенер, который в ХХ веке увлекся Византией. Встал на путь истинный. Принял православие. Даже женился на гречанке. Сформулировал для себя, что музыка после византийского Средневековья пошла ложным, неверным путем. И стал сочинять замечательную музыку, вообразив иной, «правильный» и, главное, истинный путь.

Хлебников объявил себя «председателем земного шара», Малевич – председателем пространства (письмо Матюшину от 10 ноября 1917 г.). Шварцман назвал себя иератом. То есть жрецом. А свои работы – «иературами». То есть сакральными артефактами. Художник создал персональную иконографию. Свой собственный авторский канон. Произведения писал на досках как иконы, накладывая на них в качестве грунта левкас.

Что собой представляют артефакты нашего героя? Ритуальные объекты? Относятся ли они к зоне sacrum или к зоне profanum? Если sacrum, зачем делать такого рода искусство, создавать кумиров, когда есть иконы – для православного христианина (каковым являлся Шварцман) истинное живое свидетельство о Боге. Всамделишное Откровение?

Посмотрим, как сам автор декларирует свою позицию (курсив мой):

«…Выступать сегодня в старых соборно-сложившихся формах (в иконописи) – безжизненная стилизация. Дан свыше новый зов…» (кому дан? Шварцману-художнику-пророку).

«Я – иерат. Термин явился мне в видéнии (видéний, как мы знаем, удостаивались пророки).

«Я – иерат – тот, через кого идет вселенский знакопоток» (художник – антенна, улавливающая вселенские знаки. Кто посылает эти знаки?).

«Знаменую молчаливое имя – знак Духа Господня» (знаки посылает Святой Дух).

«Созидаю новый невербальный язык третьего тысячелетия» (то есть наш герой – художник, провидевший будущее).

Щварцман позиционирует себя как человека, пришедшего в сей мир из будущего. Как нового будетлянина.

Он находит, по его словам, «согласие между своей системой и религией».

Его искусство – это фиксирование «следа видЕния».