Татьяна Шаляпина - Угодный богу

– Да, да, драгоценность моего сердца, – грустно улыбнулся ей фараон. – Ты была неспособна к деторождению уже после появления нашего первенца, – он продолжал улыбаться и равномерно кивать головой, глядя в глаза растерявшейся царице, пока та искала подходящие слова.

– О, божественный! – наконец вымолвила она. – А как же наследник?

– Для меня до сих пор загадка, каким образом ты смогла его зачать, – повелитель убрал руки жены со своих плеч. – Лекари, лучшие в Египте, отрицали такую возможность. Никто не думал, что ты сможешь пополнить род фараонов, и я начал свыкаться с мыслью, что мне придется расстаться с тобой, моя божественная супруга.

– О, Амонхотеп! – царица стояла недвижима, руки висели плетьми: голос фараона убивал ее силы.

– Ты сама все помнишь, – продолжал властитель Египта. – Да, да, ты действительно могла исчезнуть тогда из моего дворца. Но тебя спас он, наш сын Амонхотеп. А может, – владыка быстро взглянул на супругу. – …Он и не мой сын?

Царица роняла слезы из широко распахнутых глаз прямо на сверкающий пол и молчала.

Повелитель же погрузился в воспоминания:

– Он был омерзительно уродлив, но мысль, светившаяся в его нечеловеческих глазах, пронизывала, проникала в самую суть, жалила душу. Он лежал в колыбели и изучал меня, словно что-то знал обо мне такое, чего я и сам за собой не замечал, – фараон замолчал на мгновение, а потом добавил. – И вот с тех пор у тебя нет детей. Может, такова воля богов?

Он вновь повернулся к царице:

– Скажи, какая польза от коровы, не дающей молока, даже когда это священная корова? – он окинул взглядом супругу и невесело усмехнулся. – Ты состарилась, моя божественная. И ты покинешь меня. Сегодня. Такова моя воля и государственная необходимость.

Царица испустила вопль и схватилась за голову.

– Да, моя блистательная! – все с той же грустной усмешкой повторил фараон.

– Я не нужна тебе? – еле слышно осведомилась царица после длительного молчания.

– Мне нужен наследник. Так требует политика, – произнес Амонхотеп III.

Некоторое время она смотрела на него немигающим взором, затем прошипела сдавленно, словно змея, отчего по коже фараона пробежал холодок:

– Теперь я понимаю причину твоего невнимания ко мне. Я состарилась, а ты нашел другую женщину на мое место! – слезы зло блеснули в ее глазах, она тряхнула головой от внезапной догадки. – Уж не ту ли принцессу, о которой давно идет переписка с хеттами? Ты решил взять вместо меня, дочери митаннийского царя, хеттчанку! Думаешь, жрецы не смогут распространить на нее свое влияние? Боюсь, ты ошибаешься. Твой брак будет незаконным, потому что я не дам тебе развода, а тебе не позволят посадить на трон Египта какого-то ублюдка!

– Что? – ноздри фараона расширились от гнева.

– Да, да! – слезы текли у царицы по щекам. – От хеттчанки у тебя будет прекрасный наследник, достойный тебя, о божественный! Но ему никогда стать фараоном! Прощай!

– Куда ты? – вырвалось у фараона.

– Развода не будет! – повторила она, нервно развернулась, отчего ее накидка взметнулась в воздух, но тут же была сорвана и брошена на пол.

Повелителя это взбесило.

– Прекрасно! Убирайся вон из дворца! – воскликнул он. – Вместе с дочерями! Не желаю о тебе слышать! Вон!

Царица, не оглядываясь, быстро пересекла зал и скрылась за дверью.

Повелитель, не двигаясь, посмотрел ей вслед и выдавил из себя улыбку. Улыбка получилась злой. Он хлопнул в ладоши.

– Позови моего писца, – приказал он вошедшему темнокожему слуге. – Пусть поторопится и захватит послание к хеттскому правителю. – Он чуть помедлил, дождавшись, когда слуга уйдет, и добавил. – У нас для него есть хорошие новости.

В прозрачной тени пальм Западного оазиса, куда стремятся разум и плоть любого путешественника, мучимого жаждой, работали полуобнаженные крестьяне, стоя, как всегда, по щиколотку в протухшей содовой воде. Здешняя земля, которая представляла собой грязную жижу, была поделена между ними клочками и нуждалась в постоянной обработке. Едкое болото разъедало кожу, но все же давала скудное пропитание – соду покупали параситы, обрабатывавшие ее раствором тела умерших.

Вокруг оазиса, насколько хватало глаз, расстилалась желтая гладь песков, теряющихся за горизонтом. В такой зной ни ящерица, ни зверь не показываются на раскаленной поверхности пустыни. Даже птицы не осмеливаются пролетать над этими местами днем, во время царствования светила-Ра. Каждому существу, дерзнувшему в этот час отправиться в путь через пустыню, уготована смерть.