Татьяна Шаляпина - Угодный богу

– Нет, женщина. Ее жизнь только рождается. Через три дня она встанет, и ты не узнаешь своей прежней дочери. В девочке откроется великий дар, она будет видеть грядущее и помогать людям. Это принесет вам известность и богатство; но тому, кто пророчествует, тяжко идти по жизни, – старик замолчал.

Он подошел к девочке, и что-то достал из мешочка у себя на поясе.

– Что ты собираешься делать с моим ребенком? – встревожилась мать.

– Не волнуйся. Я посвящен в таинства исцеления людей, – ответил странник.

У него в руках оказалась маленькая деревянная фляжка, из которой он вылил несколько капель в полуоткрытые губы девочки. Сразу ничего не произошло. Но спустя минуту ребенок облегченно вздохнул и, перестав метаться, успокоился.

– Я останусь у вас, пока девочка не выздоровеет, – ровным голосом сказал старик. – Не беспокойся, женщина. Ем я мало, в опеке не нуждаюсь, зато освобожу тебя от необходимости сидеть с больной. Я присмотрю за твоей дочерью. А теперь ступай, отдохни.

Женщина с опаской поднялась на колени, лихорадочно обдумывая, не опасно ли оставлять дочь с неизвестным странником, не распознав, что у него на уме?

– Ступай, – повторил старик и пристально посмотрел на нее.

Взгляд его был удивительно спокойный, но излучал какую-то неведомую, нечеловеческую волю, и оттого-то мать покорно встала и вышла из жилища. Старик перевел взор на ребенка. Больная тихо дышала и, казалось, спала тем целебным сном, который так необходим при выздоровлении.

– Я здесь, – одними губами беззвучно прошептал странник. – Боги прислали меня к тебе, о проницательнейшая! Они не обманули мой разум. Ты будешь великой предсказательницей в землях Нембаатра, а я здесь, чтобы помочь тебе, той, которая встанет рядом с учеником моим, человеком по имени Амонхотеп. Здесь я, оставивший службу Амона-Ра, проклятый своими друзьями-жрецами, но еще не прошедший до конца путь свой. Спи, девочка…

Издалека до ушей Хануахета, а это был именно он, доносился радостный смех детей.

Армия, которую неутомимый Суппиллулиума собирал по всей хеттской земле, расположилась на отдых у вод бездонного озера, от которого даже в самый ужасный зной веяло свежестью. Мрачная сизая гладь воды, мутной от песка и покрытой в мелких местах грязно-зеленой растительностью, напоминавшей мусор, стелилась далеко вширь, стремясь принять в свои объятья горизонт и небо. Несколько правее озера, за грядой песков начинались горы, раскаленные и такие же пыльные, как воздух и вода. Армия растянулась вдоль воды на огромное расстояние и казалась почти неисчислимой в условиях слепящего солнца и непрозрачного воздуха, тяжелой пеленой висевшего перед глазами Суппиллулиумы.

Сам царь находился под сенью огромного навеса, а вокруг лежали пустынные земли с редкими жухлыми кустиками выгоревшей растительности. Владыка полулежал на походных носилках среди множества роскошных подушек и взирал из-под тяжелых век на свою армию, долженствующую воплотить в реальность его замыслы и честолюбивые планы. Царь думал. Его покатый лоб, украшенный тяжелой надбровицей, густые черные брови, обрюзглость губ и хищные ноздри широкого и короткого носа придавали всему лицу какое-то звериное выражение, не сходящее почти никогда и усугублявшееся в минуты радости. Сейчас Суппиллулиума был сильно озадачен предстоящей войной, и это отразилось на внешности – появились новые морщины, складки около рта и под глазами, состарившие тридцатидвухлетнего царя почти на десятилетие. Мысли владыки малоазийского народа были незатейливы, и легко догадаться, что царь мечтал о близкой цели, о мгновенном покорении Митанни без особого сопротивления. И о том, что тогда, после этих подвигов и побед, начнется его время: хеттское царство достигнет небывалого расцвета и могущества, а тысячи рабов, мужчин и женщин, сирийцев и египтян, ханаанеев и финикийцев будут бесчисленными толпами лежать у ног победителя. У его ног, радуя тем самым глаз и сердце своего нового господина. При этой мысли владыка заулыбался хищной гримасой, окончательно обезобразившей и без того некрасивое лицо царя.

В слепящем свете отражающей солнце почвы в мутной дали среди колыхания струившихся от земли потоков разогретого воздуха он заметил какое-то едва различимое передвижение. Солдаты его армии не шевелились, разморенные зноем, но кто-то ходил между ними, то останавливаясь, то вновь направляя шаг к следующей группе воинов.