Майкл Шнейерсон - Бум. Бешеные деньги, мегасделки и взлет современного искусства

«Верно, – ответил Джонс, – но мне нравится с тобой говорить».

В конечном счете работа досталась супругам Генри и Мари-Жозе Крэвис, а они, в свою очередь, подписали соглашение о передаче ее в дар Музею современного искусства.

Поклонники Кастелли часто говорили, что у Илеаны хороший глаз, а у Лео – «хорошее ухо». Один из поклонников, Ирвинг Сандлер, пояснял это в том смысле, что Кастелли не только умел прислушиваться к советам (особенно советам Илеаны), но и был достаточно умен, чтобы им следовать. «Эту пару ни в коем случае нельзя разлучать», – предостерегал Роберт Сторр, бывший старший куратор MoMA и бывший декан школы искусств Йельского университета, один из ведущих в стране искусствоведов. Сторр был убежден: Кастелли никогда не добился бы такого успеха, если бы Илеана – доброжелательно, но твердо – не подсказывала ему, что делать. Антонио Хомем придерживался более жесткой (и, возможно, менее объективной) точки зрения. «Принципиальная разница между ними в том, что для Лео был крайне важен общественный престиж, тогда как для Илеаны это не имело значения, – рассуждал он. – Мне кажется, начиная сотрудничать с художником, Лео в первую очередь хотел быть уверен, что тот обеспечит ему успех. А Илеана искала художественных впечатлений. Да, она была рада помочь художнику стать успешным, но ее интерес к его творчеству не ослабевал при любом раскладе».

Оценивая работы Джонса и Раушенберга, Илеана видела не только одаренность каждого как отдельной творческой единицы. Она понимала, как их творчество вписывается в общую картину эволюции современного искусства. Оба художника делали нечто новое и свежее. Критики поначалу окрестили их работы «неодадаизмом», увидев в них продолжение идей Марселя Дюшана с его любовью к «реди-мейдам», то есть бытовым предметам, перенесенным в художественный контекст. Затем пришли к мысли, что Раушенберг и Джонс стоят на пороге нового стиля, превозносившего или высмеивавшего культуру массового потребления, – стиля, который в скором времени получил название «поп-арт». Главное заключалось в том, что творчество обоих художников, как отмечал Блум, знаменовало отход от абстрактного экспрессионизма [113] Sidney Janis Gallery, Sidney Janis Presents an Exhibition of Factual Paintings & Sculpture From France, England, Italy, Sweden and the United States: By the Artists Agostini, Arman, Baj… Under the Title of the New Realists (New York: Sidney Janis Gallery, 1962). .

Ни Раушенберг, ни Джонс не собирались инициировать этот переход и уж тем более становиться классическими представителями поп-арта, опирающимися на образы массовой культуры. В каком-то смысле они были противоположностями: Раушенберг в «комбинированных картинах» предлагал «кривое зеркало», пародийно отражающее внешний мир, тогда как Джонс, обыгрывая тему мишеней и флагов, овеществлял этот мир. Но в совокупности творчество того и другого послужило толчком и в некотором роде оправданием для возникновения нового искусства.

Желая избежать любого намека на фаворитизм, на первой крупной групповой выставке, состоявшейся у него в галерее в мае 1957 года, Кастелли представил публике работы обоих художников [114] “4 East 77th Street – 1957–1976,” Castelli Gallery, http://castelligallery.com/history/4e77.html. . Однако первую персональную выставку устроил Джонсу на два месяца раньше, чем Раушенбергу. Уж слишком велико было его нетерпение.

Дебютная выставка Джонса, состоявшаяся в январе 1958 года, взбудоражила мир (и рынок) современного искусства. Как позже напишет биограф художника Дебора Соломон, его картины с изображением мишеней и цифр и особенно магнетические работы на тему американского флага были восприняты «как блестящий выпад против возвышенных устремлений абстрактных экспрессионистов, которые в то время безраздельно властвовали в искусстве. Картина, изображающая мишень, пусть даже искусно написанную сочными зелеными мазками, – что она могла сказать об экзистенциальных переживаниях? Абсолютно ничего, и в этом вся суть. Джонс и сам потом говорил: „Не хочу, чтобы в творчестве отражались мои чувства“» [115] Solomon, “Jasper Johns.” .

Разбогатевший на таксомоторном бизнесе магнат и по совместительству начинающий коллекционер Роберт Скалл выразил желание купить всю выставку, но Кастелли ему отказал, сказав, что «это было бы вульгарно». Алфред Барр поторопился прийти в первый же день, чтобы приобрести четыре картины для MoMA. Кастелли с радостью продал бы ему и больше. Но музейная администрация стояла намертво. Барр даже был вынужден обратиться к архитектору Филипу Джонсону, чтобы тот сам купил четвертую картину и передал ее в дар музею. Кроме того, и Барр, и Дороти Миллер приобрели по небольшой картине для себя. Так же поступил Бен Хеллер и другие известные коллекционеры [116] Christine Bianco, “Selling American Art: Celebrity and Success in the Postwar New York Art Market” (MA diss., University of Florida, 2000), 32. .