Казимир Малевич - Черный квадрат как точка в искусстве [сборник litres]

В этой равности и невыделяемости лежит, с моей точки зрения, вся непогрешимость и сущность Мировой подлинности, в этом подлинный Мир.

Чего же человек хочет достигнуть во всех своих проявлениях? Того же самого. Если при полном осознании одному-другому раздавая власть или вес, он заведомо делает грех, то стремится скрыть его под маской будущей равности и стать святым. Если он делает доброе дело, добрые дела делают личность святым, т. е. лишается человек своей личности, своего веса и власти.

В добром «любви и братстве» и в чем бы то ни было я вижу стремление к равенству, в другом смысле распределения веса. Архитектура, как и инженерия, ничем другим не занимается, как только распределяет <���вес> в систему безвесия. И это подлинный, с моей точки зрения, смысл, в нем нет той причины необходимости как понимания чисто харчевого.

Всякий человек хочет сбросить с себя грех. Так, человек, создающий архитектуру, стремится <���снять> тяжесть веса, построить его так, чтобы не чувствовать его на себе.

Во всякой отрасли человек всегда заботится об одном – сбросить с себя тяжесть, которую навлек на себя представлением. Перед каждым стоит вопрос в разных видах о разрешении весовой проблемы, и потому только возникают все предметные проявления как опыты распределения веса.

Отсюда вижу, что сущность всего идет к Супрематической беспредметности как освобожденному «ничто».

Существует в человеке еще и другая устремленность, создание монументального сооружения; в особенности оно сильно в Искусстве. Под монументальностью возможно разуметь действие – обратить собирание в один центр веса и расположить его так, чтобы он получил еще большую тяжесть.

В этом я усматриваю греховность. Монументализм – смысл или цель индивидуального сокрытия лика в целой своей культуре, и эту личную целостность он не хочет [распылять], не хочет равного среди множества, стремится противопоставить свой вес лику другому, а нагромождение веса мыслит простой цитаделью своего нерушимого «Я».

Монументализм таковой не только существует в Искусстве, но и в каждой национальности, в каждой отдельной культуре, во всем том, что хочет себя оградить от разрушения. Разрушение последнего должно быть смыслом <���жизни> каждого человека.

Каждая нация есть цитадель различий с сущность<���ю> единой, равной для всех. И в этом случае Социализм в своих восхождениях имеет эту цель равности, а после и уничтожение и последней. (Чистая беспредметность.) Греховность всего в границах, и потому Нация, общество, создающее Государство, греховны в создании монументального ограждения как Государства. Это грех политический – Социалистический, строящий Государства. Таковой же грех и во всех религиозных учениях, ограждающих свою подлинность перед достижением предмета как завершенного смысла сознания и цели в неравном с другими преимуществе.

Какого же достигают предмета? Достижение предмета может быть только одного – предмета равенства, безличия, т. е. момента внепредметного, в котором и заключить себя должно всё как в предмете безвесия, в котором предмет как вес исчезнет. В этом вечный смысл движения человека, вышедшего из единства Мировой подлинности, вышедшего из того состояния, которое не имеет представления ни о чем и потому не осознает предмета ни в прошлом, ни сегодня, ни в будущем, не знает смерти и не видит своего «Я» в своем бесконечно разном видоизменении видов, <���где> нет оград защитных, нет ни нападающего, ни победителя.

Человек не соглашается с мыслью, что существует вне смерти как одна из мировых бессмертных подлинностей, боясь за свое сознание, за разрушение во мне моей цитадели, тогда когда в Мировой подлинности этого не существует. Правда, в сознании человека есть уже представление <���о> несмертном, но оно только осознается в Мировой подлинности как бессознательной, может быть, материи. Но ведь человек – та же и от той же подлинности материя, и как вес долж<���ен> раствориться и сотвориться вновь, как пар и вода, <���что> в растворениях едины.

Возможно, что все стремления человека через весы смерти разрушают себя, приобщаясь <���к> Миров<���ой> подлинност<���и>; на весах его нет равенства, а «в неравном существует смерть». Если же в самой подлинности (с нашей точки зрения) существуют разрушения планет как нечто законченного (или незаконченного в своей культуре явления), наступает [та же] смерть, то возможно полагать, что и в ней весы несовершенны, и <���что> она равна человеку, который строит свой лик и разрушает.