Эжен Фромантен - Старые мастера

Действительно, вам должно быть известно, что всем персонажам, составляющим это своеобразное «святое семейство», приписывают поразительное сходство с историческими лицами. На картине изображены рядом обе жены Рубенса, прежде всего прекрасная Елена Фаурмент — девочка шестнадцати лет, когда в 1630 году на ней женился художник, и совсем молодая женщина двадцати шести лет, когда он умер, — белокурая, очень полная, миловидная, нежная, обнаженная почти до пояса. Там же его дочь, его племянница — знаменитая фигура в соломенной шляпе, его отец, дед и, наконец, младший сын в образе ангела, юный, восхитительный мальчуган, самый прелестный ребенок, какого когда-либо писал Рубенс. Сам художник изображен на этой картине в доспехах, сверкающих темной сталью и серебром, со знаменем св. Георгия в руках. Он постарел, осунулся, поседел, волосы у него растрепаны, на лице видны разрушительные следы времени, но он прекрасен внутренним огнем. Без всякой позы и напыщенности он, поразив дракона, наступил на него закованной в железо ногой. Сколько лет было тогда Рубенсу? Если вспомнить дату его второго брака, возраст жены и ребенка, рожденного от этого брака, то Рубенсу, вероятно, было пятьдесят шесть — пятьдесят восемь лет. Значит, прошло около сорока лет с тех пор, как началась его победоносная, невозможная для других и легкая для него, всегда удачная битва с жизнью. В каких только начинаниях, в какой только области деятельности, в какой только борьбе Рубенс не торжествовал победу!

Именно Рубенс, как никакой другой человек, оглядываясь в часы глубокого раздумья на себя самого и пройденный жизненный путь и чувствуя себя полным уверенности и сил, вправе был изобразить себя победителем.

Как видите, замысел картины очень прост, и его разгадку не нужно далеко искать. Эмоция, таящаяся в картине, передается каждому, у кого в сердце есть хоть немного тепла, кого волнуют славные дела и кто может создать себе из воспоминаний о подобных людях вторую религию.

Рубенс написал «Св. Георгия» в конце своего творческого пути, в самый разгар славы, может быть, в торжественные часы отдыха от трудов, вызывая в воображении образ богоматери и того единственного святого, которому Рубенс решился придать свой облик. В этой своей небольшой (около двух метров) картине он изобразил все, что было наиболее чтимого и пленительного в любимых им существах, и посвятил ее тем, кто произвел его на свет, кто разделял, украшал, услаждал, облагораживал, наполнял ароматом грации, нежности и верности его прекрасную трудовую жизнь. Он воздал им за все с той полнотой и безраздельностью, какие были свойственны его вдохновенной кисти, его всемогущему гению. Он вложил в эту картину все свое искусство, все свое благоговение, все рвение, Он создал то, что вы знаете: некое чудо, бесконечно трогательное как творение сына, отца ж супруга, вызывающее всеобщий восторг как произведение искусства.

Надо ли мне описывать вам эту картину? Композиция здесь — одна из тех, для понимания которых довольно заметки в каталоге. Надо ли мне говорить вам об ее особых достоинствах? Все это самые обычные живописные качества, но воплощенные в особо драгоценную форму. Они не дают о Рубенсе ни нового, ни более возвышенного представления, но зато делают его более тонким и более изощренным. Это Рубенс его лучших дней, но с еще большей естественностью, ясностью, непосредственностью, богатством красок без колорита, мощью без усилий, с еще более нежным взглядом, более ласковой рукой и более интимным, любовным и глубоким мастерством. Если бы я стал применять здесь термины художественного ремесла, я исказил бы большую часть этих почти неуловимых особенностей картины, о которых, желая передать их характер и их ценность, можно говорить лишь на чисто духовном языке. Насколько мне легко было говорить о технике по поводу такой картины, как «Чудесный улов» из Мехелена, настолько уместно от нее освободить и очистить свою речь, когда Рубенс возвышается до концепции «Причащения св. Франциска Ассизского» или когда его исполнение проникается одновременно мыслью, чувством, пылом, сознанием, нежностью к тем, кого он пишет, любовью к тому, что он делает, словом, когда следует своему идеалу, как в картине «Св. Георгий».

Достигал ли Рубенс когда-либо большего совершенства? Не думаю. Бывал ли он так же совершенен? Я этого нигде не замечал. В творчестве великих художников бывают произведения, заранее предопределенные — не самые крупные и не всегда самые искусные, а иногда, наоборот, самые скромные, которые в силу неожиданного сочетания всех дарований человека и мастера выражают как бы неведомо для них самих наиболее глубокую сущность их гения. «Св. Георгий» принадлежит к их числу.