Мэттью Стерджис - Обри Бердслей

Хинд просмотрел рисунки. То, что он увидел, – «японские» этюды, некоторые ранние иллюстрации к «Смерти Артура» и, возможно, даже гротескные картинки для Bon Mots – его весьма заинтересовало [52]. Можно усомниться в реальности сказанных им слов: «Либо я сумасшедший, либо это гений», но Хинд несомненно распознал новизну работ и их смелость. Все это годилось для публикации. Он искал «бомбу» для первого номера своего журнала и подумал, что эти рисунки, которые раньше не публиковались, произведут на публику впечатление. Хинд хотел показать все содержимое папки своему партнеру и инвестору Чарлзу Холму, но Бердслей отказался расстаться с рисунками даже на одни сутки. Договорились, что он принесет папку в редакцию The Studio на Ковент-гарден завтра днем.

Холма подготовили к тому, что он увидит. Владелец текстильных мануфактур из Северной Англии, он был поклонником движения «искусств и ремесел» и недавно приобрел культовый особняк Уильяма Морриса – Красный дом в Бекслихите, ставший воплощением идеи о соединении высокого искусства с повседневной жизнью. Построен он был по проекту Филиппа Спикмена Уэбба с участием самого Морриса, а свое название получил из-за нетрадиционного для того времени внешнего вида: наружные кирпичные стены не были оштукатурены. Над оформлением интерьеров Красного дома работал Берн-Джонс. У Холма имелась и другая страсть – Япония. Была тут и коммерческая составляющая – часть своего состояния он сделал, распространив торговлю на Восток. Холм собирал восточные артефакты, бывал в Японии и стал одним из основателей Японского общества. Недавно 44-летний Холм отошел от дел и намеревался посвятить себя пропаганде современного искусства и дизайна: журнал The Studio стал его первой попыткой в этом направлении. Успешный бизнесмен, он понимал значение технических новшеств. В то время многотиражные британские художественные журналы – Art Journal и Magazine of Art – по-прежнему воспроизводили иллюстрации с помощью ксилографии, но Холм осознал экономичность и эстетические преимущества метода фотогравюры и в своем журнале хотел сделать главным способом репродукции именно ее.

Тем не менее Чарлз Холм не входил в число тех, кого легко увлекает чужой энтузиазм. Он внимательно просмотрел рисунки и признал их пригодными для первого номера. Сначала Холм сказал: «Годится», а затем, проявив деловое чутье, которое помогло ему сделать огромное состояние, добавил: «Я куплю некоторые из них». Неудивительно, что больше всего ему понравились работы, в которых ощущалось японское влияние. Рисунки, которые он приобрел, – «Las Revenants de Musique» и «День рождения мадам Сигаль» – принадлежали к наиболее «японским» произведениям Бердслея [18].

К рисункам нужна была статья. Холм предложил написать ее Хинду, но редактор сказал, что будет лучше, если это сделает Джозеф Пеннелл. Критик и иллюстратор, Пеннелл имел репутацию специалиста по карандашным и чернильным рисункам. В 1989 году вышла в свет его книга «Карандашный рисунок и мастера рисования», где примеры работ европейцев и американцев (сам Пеннелл родился в Филадельфии) сочетались с практическими советами. Эта работа сыграла определенную роль в становлении нового вида живописи в то время, когда, по выражению Пеннелла, оно сталкивалось с «весьма неодобрительным отношением со стороны ведущих критиков».

Пеннелл действительно мог стать полезным союзником для молодого иллюстратора, начинавшего свою карьеру. После консультации с Хиндом и Валлансом Роберт Росс обратился к нему. Он встретился с американцем и сказал: «Я нашел художника – по крайней мере, мне так кажется. Не будете ли вы любезны через несколько дней прийти ко мне на обед и познакомиться с этим художником? Бердслеем…» Пеннелл согласился. По этому случаю Росс собрал впечатляющую компанию. Кроме Пеннелла там присутствовали Хинд и Глисон Уайт, который тогда работал художественным редактором в издательстве George Bell & Sons. Заглянули, как бы ненароком, Джастин Маккарти и художественный критик журнала Speaker Джордж Мур.

От матери Бердслей усвоил привычку приходить последним, чтобы сделать свое появление максимально театральным. Он был уверен, что его щегольской наряд произведет должное впечатление, несоответствие юности и глубокой эрудиции ошеломит присутствующих, а новизна рисунков поразит их. Обри действительно удивил Пеннелла, хотя благоприятным это удивление назвать нельзя. Американец решил, что юнец в элегантной, хотя и чрезвычайно простой одежде, был больше похож на денди, чем на художника. Даже папка, которую принес Бердслей, по мнению Пеннелла, оказалась слишком изящной: «Это вообще нечто похожее на дамский ридикюль». Но как только «ридикюль» был открыт, Пеннелл понял, что предстоит серьезный разговор.