Фредерик Стендаль - Жизнь Микеланджело

Папа, возложив на него руки, ответил: «Они зачтутся как вашей душе, так и вашему телу, не сомневайтесь в этом». В ту же минуту он дал ему и его ученику Вазари привилегию получить двойную индульгенцию после паломничества верхом по семи церквям.

С этого момента Юлий III полюбил Микеланджело почти так же, как некогда любил Юлий II. Он ничего не предпринимал на вилле Джулия, не посоветовавшись с ним, и несколько раз повторял по поводу почтенного возраста Микеланджело, что охотно отнял бы у себя несколько лет жизни, чтобы продлить жизнь столь необыкновенного человека; а в случае, если он переживет Микеланджело, – что по законам природы казалось вероятным, – он хотел бы забальзамировать его тело, чтобы оно было столь же бессмертным, как и его произведения.

Буонарроти, придя однажды на виллу Джулия, обнаружил папу среди двенадцати кардиналов. Его святейшество усадил скульптора рядом с ними, оказав ему тем самым наивысшую честь, от которой тот тщетно отказывался.

Козимо I, великий герцог Тосканский, несчастный отец Элеоноры, не раз отправлял письма своему бывшему подданному с приглашением вернуться и закончить церковь Сан-Лоренцо. Микеланджело постоянно отказывался, но, как только преемником Юлия III стал тот самый кардинал Марчелло, которому Буонарроти осмелился возразить, Козимо снова послал ему письмо с одним из своих личных камергеров. Микеланджело, знавший Козимо (Челлини, с. 279), решил подождать, чтобы проверить характер папы, но тот вывел его из затруднения, скончавшись спустя двадцать один день после восшествия на престол.

Когда Микеланджело пришел поцеловать ноги папе Павлу IV, новый понтифик сделал ему самые выгодные предложения. Главной целью скульптора было как можно дальше продвинуться в строительстве собора Св. Петра, пока он жив, чтобы никакие посягательства посредственности стали невозможны; но ему это не удалось.

В то время как Микеланджело думал о соборе, набожный Павел IV задумал подчистить стену, на которой тот изобразил «Страшный суд». Старый священник не способен был понять, что непристойность в этом сюжете невозможна в принципе [60].

Что до Микеланджело, то он писал эпиграммы на все те нелепости, которые его долгая жизнь позволила ему наблюдать. К этому времени он потерял Урбино, дорогого своего слугу, который был рядом с ним в течение долгого времени и, несмотря на свои восемьдесят два года, ухаживал за скульптором во время его болезни, часто даже не раздеваясь по ночам. Микеланджело спросил его однажды: «Урбино, что ты будешь делать, если я умру?» – «Найду другого хозяина». – «Бедный Урбино, я хочу избавить тебя от нищеты». И с этими словами он дал слуге двадцать тысяч франков.

Неаполитанский архитектор Лигорио с сожалением взирал на Микеланджело, который не извлекал никаких барышей из столь выгодного предприятия, как руководство строительством собора Св. Петра. Он говорил, что Буонарроти впал в детство; в ответ Микеланджело написал несколько красивых сонетов и разослал их друзьям.

Одновременно Микеланджело завершал модель купола собора Св. Петра; его выполнил Джакомо делла Порта уже после его смерти. Но кто бы мог поверить?! Век спустя один архитектор перед всей конгрегацией осмелился предложить снести этот купол и изготовить новый, по его рисункам (Боттари о Вазари, с. 286). До такой степени варварства, правда, не дошли, но вместо формы греческого креста, как это было в проекте Микеланджело, собор Св. Петра получил форму креста латинского, а в отделке мелочные украшения заменили суровое величие (над одной из дверей в библиотеке Ватикана можно увидеть «Вид собора Св. Петра» таким, каким его задумал Микеланджело). Ничто не обладает таким величием, как огромное здание с куполом, где над головой зрителя всегда находится доказательство колоссальной творческой власти.

Работая над планом собора Св. Петра, Микеланджело наметил контуры головы «Брута», которая находится во Флорентийской галерее. Это не Брут Шекспира, самый мягкий из людей, убивающий великого полководца, которого он обожает, со слезами на глазах, потому что этого требует отечество. Это солдат – самый грубый, самый храбрый, самый бесчувственный. Особенно восхитительна шея. Итальянская подлость выгравировала на пьедестале следующее:

Милорд Сэндвик, пожав плечами, экспромтом выдал такой ответ: