Сергей Носов: Тайная жизнь петербургских памятников

У царя Александра, которого Виллие сопровождал во всех военных походах, были основания им гордиться – неспроста же союзные монархи на военном смотре под Парижем благодарили русского царя за помощь, оказанную Виллие раненым союзникам.

В свое время Александр I самолично придумал ему герб, весьма замысловатый (с кровавой рукой…), а во время посещения Англии испросил у принц-регента для Виллие, как английского поданного, потомственное дворянство с титулом «сэр» и звание баронета.

Виллие завещал свои огромные сбережения – почти полтора миллиона рублей – на развитие медицины в России, в основном – на устройство клиники при Медико-хирургической академии (ей дадут имя баронета Виллие). Не желая никого вводить в расходы, о памятнике себе позаботился сам: наказал в завещании установить оный. А также отдельно – фонтан, посвященный богине здоровья Гигиее.

Скульптор Д. И. Иенсен и архитектор А. И. Штакеншнейдер нашли и тому и другому зримые образы.

9 декабря, в день шестьдесят девятой годовщины поступления Виллие на русскую медицинскую службу, памятник торжественно был открыт. Ординарный профессор Я. А. Чистович, произнесший тогда пространную речь, написал о том торжестве целую книгу.

Виллие, обладавший богатырским здоровьем и, по слухам, никогда не болевший, тихо покинул этот мир, едва не дотянув до девяноста. Тот же срок на одном месте – у парадного фасада академии – счастливо отстоял памятник. Академия за это время сменила название и снискала еще большую славу. Ни при царе, ни при советах памятник, казалось, никому не мешал. Возвышался бы он до сих пор у парадного входа, доступный взорам публики, если бы не случилось однажды уж совсем непредвиденное – борьба с космополитами.

Памятник ее не перенес.

Интересно сравнивать сказанное о Виллие в 1859 году с тем, что писала в 1948-м «Ленинградская правда». Например, на открытии монумента профессор Чистович горячо говорил: «Он весьма скоро, и с искреннею вполне патриотической радостью, увидел плоды своей задушевной мысли: создать в России русскую медицинскую академию; действительно, едва прошло пятнадцать лет со времени вступления его в управление академиею, как между членами конференции ея не было уже ни одного иностранца». [6]А вот «Ленинградская правда», 1948-й: «Яркий оруженосец внешней политики Великобритании, направленной против русского народа, всю жизнь преследовавший русских врачей, Виллие тормозил развитие нашей национальной медицины». [7]

В этой статье, смачно названной «Против раболепия перед иностранщиной в истории русской медицины», Яков Васильевич обвинялся во всех смертных грехах – был, дескать, он и плагиатором, и обскурантистом, и вредителем, и, конечно же, английским шпионом.

Он бы мог быть и вдохновителем врачей-отравителей, дело о которых будет затеяно через четыре года после публикации «Против раболепия…» – ведь еще в екатерининские времена, будучи полковым лекарем, молодой Виллие экспериментировал с мышьяком, изобретая средство от перемежающейся лихорадки. Тут бы и потянуться «мышьячному следу» от английского шпиона из восемнадцатого века в век двадцатый, но до этого можно дойти лишь моим изощренным умом, идеологи тех «дел» так глубоко в историю, к счастью, не вглядывались.

Проблема репутации легендарного врача обсуждалась на совещании, организованном руководством Военно-медицинского музея; подробностей не знаю, но известно, что к чести военных медиков и историков выступавшие в большинстве своем опровергали обвинения, напечатанные в «Ленинградской правде». Хочется думать, что именно поэтому памятник был не уничтожен, а всего лишь изъят. Разъят – упакован – убран. Перед фасадом академии ему, по-видимому, уже никогда не быть – сюда в 1996 году с Большого Сампсониевского проспекта переместился фонтан «Гигиея», тот самый – созданный на деньги Виллие.

Многолетняя несвобода – или, как посмотреть, клиническая смерть памятника – закончилась в конце хрущевской оттепели, в 1964 году, как тому и положено быть – реабилитацией (в обоих, причем, смыслах: юридическом и медицинском). Памятник вновь был собран и теперь уже перенесен во внутренний парк академии. Общение с посторонними ему запрещено (мягче сказать, противопоказано). Парк почти безлюдный – если кто и пройдет стороной, считай, свой – всяко по военно-медицинскому ведомству. Под сенью деревьев, на высоченном постаменте Якову Васильевичу предписано отдыхать, но какой же тут отдых, когда у тебя в одной руке карандаш, а в другой – свиток?.. Сам Я. В., надо заметить, сидит на уступе скалы… Облачен в парадную военно-медицинскую форму – полную, с орденами… Со шпагой… У ног его книга… Книга – настолько толстая, что твердо стоит обрезом вниз – это та самая фармакопея. И судя по толщине – четвертое издание (1848), восьмисотстраничное… (На латинском языке, между прочим.)