Александр Васькин - Разгадай Москву. Десять исторических экскурсий по российской столице

– Ах, не говорите! Это ужас, это так ничтожно, что мне по улицам ходить стыдно!

Лицо у него было в этот вечер худое, темное, строгое: незадолго перед тем умер его семилетний Ваня. И после “Хозяина и работника” он тотчас заговорил о нем:

– Да, да, милый, прелестный мальчик был. Но что это значит – умер? Смерти нет, он не умер, раз мы любим его, живем им!»

Антон Павлович Чехов пришел в Хамовники 15 февраля 1896 года вместе с издателем А. С. Сувориным. Почти через год Чехов и Толстой встретились уже в другом месте, в больнице. Толстой пришел 28 марта 1897 года в клинику профессора Остроумова на Девичьем поле (ныне Большая Пирогов-ская улица, д. 2), где находился на лечении Антон Павлович. Сюда же в 1883 году к Толстому пришел Владимир Григорьевич Чертков, совершенно незнакомый ему молодой человек 29 лет, вскоре ставший самым близким. Влияние его на Толстого было безмерным и постоянно оспаривалось Софьей Андреевной. Именно его Лев Николаевич назначил своим литературным душеприказчиком.

Приезжали к Толстому не только из России, но и из Америки. Лучшая на тот момент переводчица русских писателей (Пушкина, Тургенева, Лескова, Горького) Изабелла Флоренс Хэпгуд (1850–1928) пришла в Хамовники в ноябре 1888 года. Свел ее с Толстым Стасов. После возвращения из России Хэпгуд опубликовала воспоминания «Прогулка по Москве с графом Толстым» и «Толстой в жизни», недавно переведенные на русский язык. Эти записки представляют собою ценный исторический источник, отрывок из которого мы публикуем в этой книге.

«Мы сидели за обеденным столом в доме графа Толстого в Москве. Я только что отведала маринованных грибов из Ясной Поляны, самых вкусных, какие я встречала в этой стране, где грибов едят много. Грибы послужили поводом для беседы. Дети спали. Взрослые члены семьи, несколько родственников и мы были заняты оживленной беседой; точнее, это я беседовала с графом, а остальные вступали в разговор время от времени (…)

“Все, что я написал до сих пор, – признавался Толстой, – было создано под вредным влиянием табака. Поэтому я бросил курить. Все, что у меня издается с этого времени, – результат чистого умственного и духовного подъема”». В ответ на это гостья пошутила: «Лев Николаевич, очень, очень прошу вас, начните курить немедленно».

На следующее утро Толстой пришел к переводчице в гостиницу. «Раздался характерный стук в нашу дверь, похожий на артиллерийский залп. В России слуги, почтальоны и другие люди подобного рода так редко предупреждают о своем приходе стуком, что в любой момент опасаешься увидеть дверь отворенной без предупреждения, если она не заперта. И даже не знаешь, что делать, услышав стук, когда посетитель тут же входит в комнату и называет себя. Это был граф Толстой».

Толстой направлялся в книжную лавку Ивана Сытина, где продавались книжки издательства «Посредник». Удивление настигло Изабеллу Флоренс Хэпгуд на улице. Когда они с Львом Николаевичем вышли из гостиницы, окружающие, начиная с простого мужика и слуги, «с неодобрением сверлили взглядами из-за угла». Не зря, наверное, Толстой все спрашивал переводчицу, не будет ли она стыдиться его костюма, когда он зайдет за ней в гостиницу. Собственно, одет он был как всегда: «На нем был крестьянский тулуп из овчины темно-желтого цвета, по которому разметалась его седая борода. Серые крестьянские валенки до колен и вязаная шапочка довершали его костюм», под тулупом был «вязаный свитер, надетый поверх его обычного костюма из перетянутой ремнем блузы и синих брюк».

Иностранка не верила ни своим ушам, ни глазам: ни один из многочисленных извозчиков, стоявших перед гостиницей, не открыл рта, чтобы предложить свои услуги. Обычно ее встречал целый хор предложений. А сейчас люди просто выстроились в молчаливый, застывший от изумления ряд, не промолвив ни слова.

«Я не думаю, чтобы что-то могло сдержать язык русского извозчика. Может быть, они не узнали графа? Сомневаюсь. Мне говорили, что в Москве все знают его и как он одет, но на мои настойчивые расспросы извозчики всегда давали отрицательный ответ. В одном только случае извозчик прибавил: “А господин он хороший и близкий друг моего приятеля”. Видимо, московские извозчики, у которых Толстой пользовался особой популярностью, уже заведомо были уверены, что их услуги не понадобятся ни ему, ни его спутникам, кем бы они ни были».

Толстой рассказал удивленной переводчице, что всегда ходит пешком, потому что у него «постоянно нет денег». Еще он прибавил: «…постоянное пользование лошадьми – пережиток варварства. Поскольку мы становимся более цивилизованными, лет через десять лошадьми совсем перестанут пользоваться. Я уверен, что в цивилизованной Америке ездят не так много, как мы в России».