Ростислав Рыбаков - Индия. 33 незабываемые встречи

– Стойте!! Пусть князь Ростеван Андроникашвили войдет первым!!

Самое трогательное, что индийцы полностью оценили комичность ситуации и наша дружба стала еще крепче – ничто так не сближает, как юмор, если его понимают одинаково.

Потом настала поездка в Цинандали, где непьющим индийцам настойчиво пытались навязать дегустирование местной продукции; от винных паров и голода кружилась голова, а хозяева, такие внимательные, такие гостеприимные, похоже, совсем забыли, что людям свойственно обедать.

Вечерело, когда кто-то из сопровождающих, глядя в сторону, как-то смущаясь, предложил зайти в гости, в какую-то семью – перекусим, чем Бог послал.

Бог послал стол, не уместившийся в одной комнате и плавно перетекший через коридор в другую. На нём тесно, прижавшись друг к другу, сверкали и пахли пироги, яблоки, пирожки, мясо, рыба, пирожные – перечислять бессмысленно, скажу только, что среди этого великолепия искрились бутылки вина. Десятки, если не сотни, т. к их потом до утра подносили и ставили высокие внимательные юноши. И только цинандали.

Глава делегации г-н Рой на следующий день сказал в интервью по радио, что он никогда не видел столько еды в одном месте.

Это было пиршество во всех смыслах этого слова. Какие люди объединены оказались за необъятным столом, какие лица, какими чувствами горели их глаза.

Кстати. За столом были только мужчины. В самом начале кто-то из хозяев повелительно воззвал: Натэлла! Из кухни появилась высокая, в черном, суровая женщина без возраста. «Поклонись гостям!» Она крестообразно сложила руки на груди и низко поклонилась – никому, а всему застолью. Хозяин сделал отпускающий жест и стал руководить разливанием вина.

У каждого стояли большой бокал, небольшая рюмка и водочная стопка, впрочем, не понадобившаяся.

Я знал, конечно, что мои ректора практически не пьют, но я знал также, что грузинский стол справлялся и не с такими, одно меня интересовало – как?!

Вино разлили аккуратно и точно, индийцы еще не почувствовали опасности. Далее спектакль пошел по прекрасно продуманному сценарию. Вставал тамада, торжественно расправлял седые веселые усы и долго говорил по-грузински. Потом вставал кто-то еще и повторял то же самое на русском. Потом вставал я и старательно излагал этот же тост на хинди. Потом вставали все.

Первый тост, естественно, был «За великий индийский народ!» – но восстановить его, как и последующие, я не в состоянии. Это был трактат, где свободно соседствовали и сливались в едином произведении искусства Неру и Ганди, Калидаса и Тагор, Тадж Махал и «Бродяга». Это была песнь, поразившая меня красотой, задушевностью и умело подобранными деталями.

Индийцы оценили и с благодарными лицами потянулись к рюмкам. «Вах! – с доброй укоризной сказал тамада, – как? За такой великий народ будем пить из таких маленьких рюмочек? Как можно?» Все засмеялись и пригубили из больших бокалов. Нет, – улыбнулся тамада, – у нас так не пьют. Надо вот как выпили до дна, повернули и постучали по дну!

Предложенную игру приняли – все выпили, повернули вверх дном, постучали, засмеялись и сели.

Но тамада был начеку. «Дорогие гости! Выпьем за великий русский народ, народ, давший миру…» – и пошло-поехало, Пушкин и Лермонтов, Толстой и Горький и кого еще только не вспомнил вошедший в экстаз тамада.

Индийцы закивали и… потянулись опять к маленьким рюмкам. «Как?! – изумленно вскричал тамада, а за ним и всё застолье – за индийский пили большими, почему за русский будем пить маленькими?!!»

Выпили – перевернули – постучали.

Сели.

И опять встал тамада – «выпьем за великий грузинский народ, народ Руставели и Важа Пшавелы, царицы Тамары и…»

Выпили – перевернули – постучали.

Рухнули.

Встал тамада.

Потом встал кто-то. Заговорил по-русски.

И снова встал я.

Выпили – перевернули – постучали.

Тостов было множество, еды вдоволь. Тамада, похоже, руководствовался классическим правилом – первые 18 тостов произносит он сам, остальные те, кому он поручает.

Интересно, что пьяных не было, даже индийцы, хоть и раскраснелись, но держались молодцом, только я почему-то, глядя в толстоносое лицо профессора Докраса, убедительно выговаривал ему «пардон, мадам».

Кульминацией стал проникновенный тост – «Выпьем же за наших матерей!» – опять же итог долгой речи.

Все встали и подняли бокалы, встал и я, но бокал мне поднять не дали, а поднесли некий глиняный сосуд с пупырышками в дырочках; я взял, ощущая булькающую тяжесть, поднес ко рту – и понял, что его надо пить как рог, не отрываясь и сильно запрокидывая голову, иначе вино хлынет во все стороны из этих дырочек Со стула напротив на меня ожидающе смотрела единственная допущенная в конце вечера женщина – вернее, юная девушка, дочь хозяина – с гитарой на коленях. «Не посрамим земли русской, братия!» – подумал я и припал к сосуду. Струя сильно упала в горло и лилась, не останавливаясь, сосуд пришлось запрокидывать всё выше и он пупырчатым коричневым телом закрыл для меня окружающий мир, соседей по столу и прекрасную дочь хозяина. Лишь бы допить, не опозориться, думал я и не услышал странного шума вокруг – оказывается товарищ Размадзе из ЦК или горкома сделал повелительный жест и все послушно сели. Стоял я один с запрокинутой корчагой на лице. И в этот момент товарищ Размадзе провозгласил: