Ростислав Рыбаков - Индия. 33 незабываемые встречи

– Под двумя боксирующими львами – «мы встретимся снова».

– «Пусть те, кто завидует, изойдут еще большей завистью!».

– «О машина моя, имей веру в Бога, и продолжай двигаться».

– «Любуйся мной сзади – я прекрасен», явно рассчитано на то, чтобы следующий сзади грузовик поостерегся слишком сократить дистанцию.

– Целая поэма – Не смущай меня на моем долгом и одиноком пути; твое лицо вижу я перед собой в этой поездке, или отраженный свет сверкающей луны?

Как жаль, что никто не изучает этого типа «литературу», по крайней мере, я не знаю таких исследований.

Мне больше всего нравится безумно красивое двустишие с одного из грузовиков: «Сад этот останется, но все птицы отпоют и улетят».

Вокруг, естественно, был изображен невероятно пышный и неправдоподобный сад. А заманчиво было бы попросить хороших художников – пусть посоревнуются, что захотелось бы каждому изобразить в качестве фона для этого меланхолического стихотворения?

Но, в конце концов, это просто еще один трудяга-грузовик на пыльной индостанской дороге…

Как и во времена караванов, шедших через Гиндукуш, росписи и украшения (а тем более надписи) развлекают, отгоняют тоску, дразнят едущих сзади и служат своеобразным оберегом.

Прежде чем покончить с этой захватывающей темой, хочу вспомнить выпавшую мне однажды удачу (увы, опять в Пакистане). Нас было двое русских, мы приехали по проекту ЮНЕСКО Великий шелковый путь, и в Карачи у нас выпало свободное утро. Мы поехали на пляж и уже практически на пляже застряли, как казалось, навсегда (забегая вперед, скажу, что выбрались оттуда, не искупавшись) – в пляжном песке стояли, носами в разные стороны, без преувеличения тысячи грузовиков. Не знаю, что свело их вместе и так неразрывно. Но представьте все рассказанное выше и поймите мою радость – я ходил между стоящими гигантами и фотографировал, фотографировал и не надо мне было никакого моря и даже Великого шелкового пути…

В последние годы парк автобусов модернизируется, особенно в Дели, но на дорогах страны все еще грохочут мамонты, не желающие уходить в прошлое.

Не хотят уходить и трамваи в Калькутте, хотя этот, столь элегантный везде, вид транспорта производит там впечатление сбежавшего из преисподней – облупленные полуразвалившиеся вагоны с предсмертным скрежетом натруженных колес, такие изношенные, что их невозможно вообразить молодыми. Когда я вижу, как легко запрыгивают в них калькуттцы, я чту в этих людях героев и всегда вспоминаю виденный мной в одном городе странный и первобытный лифт. Лифт состоял из трех стенок, четвертая отсутствовала; вдобавок он никогда не останавливался, и надо было на ходу выпрыгивать на нужном этаже сквозь отсутствующую четвертую стенку (она же дверь). Почему я вспоминаю об этом подобии подъемника при виде героев-калькуттцев, заскакивающих в разбитые ящики допотопных трамваев, так это потому, что в приснопамятном лифте висело большое объявление: «Persons using this Lift do so at their own risk» (пользующиеся этим лифтом делают это на свой страх и риск).

Итак, мы оценили своеобразие нескольких видов транспорта в Индии – согласитесь, все-таки мало общего с тем, с чем мы сталкиваемся ежедневно. Несколько ремарок вдогонку.

О грузовиках (дополнение). Как всем понятно, они и в Индии возят грузы. Но груз в Индии может быть весьма экзотичным – так на шоссе Дели – Агра я долго пылил и пылил за неспешным грузовиком, в кузове которого смиренно стоял… слон. Стоял, переступая с ноги на ногу, хлопоча большими ушами, а мимо катилась неинтересная для него дорога. Но и он никому интересен не был – никто, кроме меня, не обращал на него внимания. Слон как слон… Ну и что, что на грузовике?

Об автобусах (уточнение). Давка в городских автобусах – совсем московская в часы пик– навела меня на индологические соображения. Вспомнил проблему неприкасаемых – под страхом смерти несчастный неприкасаемый раньше не мог допустить, чтобы даже случайно он коснулся кого-либо из высших каст, даже тень его не должна была упасть на них; вот причина, почему неприкасаемые обязаны были звонить в колокольчик на ходу, чтобы все уходили с дороги дабы не оскверниться; в некоторых городах неприкасаемые могли входить в город лишь около полудня, когда стоящее над головой солнце делает тень человека самой короткой за день. При такой укоренившейся традиции как понимать демократическую давку в автобусе? Это уже не тень, а потные бока мужчин и женщин разных каст и сжимает тебя неизвестно кто – может и неприкасаемый или даже неприближаемый (такие на обочине индийского общества тоже есть). Как же справляется индуизм с автобусным сжатием всех и вся? Я обратился к знакомым брахманам и пандитам. Они рассмеялись: «Все очень просто. Осквернение прикосновением смывается для высших каст омовением – а вы же после поездки на транспорте в любом случае принимаете ванну, не правда ли?».