Александр Васькин - Открывая Москву - прогулки по самым красивым московским зданиям

Сталин любил слушать “Ивана Сусанина” с участием Михайлова. Тот сначала тяготился прошлой службой протодьякона в церкви и не осмеливался петь здесь в полный голос. Узнав об этом, Сталин подошел к Михайлову, положил руку на плечо и попросил:

– Максим Дормидонтович, вы не стесняйтесь, пойте в полную силу. Я тоже учился в духовной семинарии. И если бы не избрал путь революционера, кто знает, кем бы я стал. Возможно, священнослужителем.

С тех пор Михайлов полностью раскрыл свой талант. Сталин даже шутил, что в роли Сусанина он – истинный костромской крестьянин с отменной смекалкой. Зато про его коллегу говорил:

– Это не Сусанин, а барин со смекалкой.

На репетиции оперы “Поднятая целина” Сталин сделал в тексте несколько поправок. Мне запомнилась такая… В последнем акте Нагульнов пел: “Как же без меня обойдется мировая революция?” И выкладывал на стол партбилет. Сталин поправил: “Мировая революция совершится независимо от Нагульнова. Наоборот, Нагульнов без мировой революции не обойдется”. После премьеры он попросил меня пригласить в аванложу Самосуда и Дзержинского. Я привел их, невольно слушая через портьеру весь разговор. Вдруг Сталин попросил Дзержинского:

– Как вы относитесь к классике?

– Критически! – без колебаний ответил композитор, тогда еще студент Ленинградской консерватории. Ведь он тоже находился под влиянием модного тогда презрительного отношения к музыкальной классике.

– Вот что, товарищ Дзержинский, рекомендую вам закупить все партитуры композиторов-классиков, спать на них, одеваться ими и учиться у них, – мягко посоветовал Сталин.

– Слушаюсь! – по-военному отчеканил Дзержинский.

А Самосуду он тоже спокойно, без всякого приказа сказал:

– Большой театр – святая сцена классического искусства, а не сцена портянок и навоза.

В результате некоторые оперы современников затем перенесли в филиал на Пушкинской улице, в нынешнее помещение театра оперетты.

Однажды партию Игоря исполнял молодой грузин. Характерные особенности его лица, бурный темперамент и явный акцент противоречили облику смелого, доброго князя Игоря. Пригласив Самосуда, Сталин кивнул на сцену:

– Кто это такой?

– Очень перспективный солист, недавно окончивший Тбилисскую консерваторию! – гордо признался главный дирижер.

– Князь-то – русский. Значит, и облик его должен быть русским, – еще раз напомнил Сталин, внимательно следивший за тем, чтобы сценические образы всегда соответствовали исторической правде.

А судьбу новичка решили просто:

– Пускай он поет в Тбилиси.

Это по-своему исключительный случай. Ведь Сталин заботился о высоком уровне солистов Большого театра. Во время ленинградской декады искусства он услышал М. Рейзена, который исполнял партии Досифея в “Хованщине”, Гремина в “Евгении Онегине”, и пригласил артиста сюда. Рейзен растерянно пробасил:

– Товарищ Сталин, а как же с Ленинградом? У меня там семья, квартира. Из театра тоже могут не отпустить.

– Мы попросим, отпустят, – улыбнулся Сталин. – О квартире в Москве тоже позаботимся, чтобы вам создали все условия для творческой работы.

Так М. Рейзен стал ведущим солистом Большого театра. Примерно таким же путем сюда пришли редкостный бас М. Михайлов, великолепный баритон П. Лисициан, из Киева переехали своеобразные меццо-сопрано В. Борисенко и А. Бышевская.

Грех упустить еще один характерный пример. Главный дирижер театра С. Самосуд был неутомимым новатором, признанным корифеем. Но что-то у него не стало ладиться: начал снижаться уровень постановок, в театр перестали ходить представители различных посольств. Кто сумел точно разобраться в критической ситуации? Лишь Сталин. Кто мог исправить ее? Только Н. Голованов, не захотевший прозябать на подхвате у Самосуда и ушедший из театра. Кто мог вернуть Голованова? Лишь Сталин. И он предложил уникальному дирижеру возглавить коллектив.

– Товарищ Сталин, я плохо себя чувствую, – искренне возразил Голованов. – Это для меня слишком большая нагрузка.

– Николай Семенович, я тоже сейчас болею, да работаю. Прошу и вас поработать. Становитесь за пульт и делайте классику классикой.

Великий музыкант прекрасно выполнял свою высокую миссию целую четверть века.

Всем известна суровая требовательность Сталина. Однако мало кому известна его снисходительность, равная доброте. Во время премьеры “Пиковой дамы” с П. Ханаевым, исполнявшим партию Германна, случилось несчастье. Торопясь на сцену, он в потемках налетел на пожарный ящик, из которого торчал гвоздь, и порвал трико настолько, что стали видны подштанники. Поэтому все действие стоял неподвижно, стараясь скрыть от зала злосчастную прореху. Сталин вызвал в ложу дирижера А. Мелик-Пашаева.