Борис Носик - Прогулки по Парижу с Борисом Носиком. Книга 2 - Правый берег

Знаменитый автор «Дамы с камелиями» драматург Александр Дюма был сыном другого, еще более знаменитого романиста и драматурга – Александра Дюма, чье имя (более или менее – на мой взгляд, менее – справедливо) стоит на обложке «Трех мушкетеров» и «Графа Монте-Кристо». Когда младший стал писателем, он стал подписывать свои произведения «Александр Дюма-сын». Ну а старшему пришлось прибавлять к своему имени «отец», что ему очень не нравилось, ибо он до самой смерти был бодр, молод духом и волочился за хорошенькими актрисами. Карьеру свою в Париже Дюма-отец, этот жизнерадостный гигант, сын генерала и внук черной рабыни из Сан-Доминго, начинал писцом в канцелярии герцога Орлеанского, где ему положили скромный стофранковый оклад. Так что и жилье он снял себе скромное – комнатку в доме № 1 на тогдашней Итальянской площади близ тогдашнего Театра итальянской комедии в двух шагах от бульвара Итальянцев (теперь это площадь Буальдье, а театр называется «Опера-Комик»).

Близ театра и близ Больших бульваров, нашпигованных тогда театрами, будущий драматург поселился неслучайно, ибо и собственная театральная слава его была не за горами. Но пока – а мы с вами в начале 20-х годов XIX века – он еще переписывал своим красивым почерком бумаги в канцелярии герцога, усердно посещал театральные представления, а по свободным дням водил в Медонский лес и в кабачки Буживаля молодую соседку-белошвейку Катрин Лабе. Она была постарше его на несколько лет, но была она беленькая, пухленькая, соблазнительная, и в результате этих лесных прогулок, нередко заводивших парочку в уютные и укромные, хотя и несколько темноватые, гроты, 24 июля 1824 года у Катрин родился мальчик, которого назвали Александром, как отца. Он был беленький и в отличие от отца нисколько не походил на свою черную прабабушку. Молодой писец и генеральский сын Александр Дюма не спешил жениться на белошвейке несмотря на рождение внебрачного сына, а в первые лет восемь не соглашался и признать ребенка своим сыном. Он снял Катрин маленький домик в Пасси, где и рос его сын.

Итак, младший Александр был незаконнорожденным сыном, мальчишки дразнили его в школе, и судьба брошенных или обманутых девушек и незаконнорожденных детей стала позднее самой близкой темой для этого писателя-моралиста. Впрочем, пока еще ему было не до морали. Он вырос большим и плечистым, как отец, которого, провоевав с ним, как и положено, все детство, он очень любил. И несмотря на сочувствие к брошенным белошвейкам и внебрачным детям сам он был вовсе не чужд светской жизни и не таких уж безобидных молодых удовольствий. Вдобавок он очень любил театр, мечтал стать писателем и драматургом (кто ж из писательских сыновей избежал этого соблазна?), так что жизнь его протекала теперь на том же плацдарме правобережного Парижа, что и жизнь его отца: Мадлен, Опера, Большие бульвары, кафе «Англе», «Кафе де Пари» (денег для него щедрый и беспечный отец никогда не жалел). Впрочем, и на этом общем семейном плацдарме правого берега сыну суждено было если не открыть, то сделать знаменитыми – и увековечить – свои собственные, сыновние парижские адреса.

Однажды летним вечером (ему было в ту пору двадцать лет) он встретил светского повесу приятеля, сына знаменитой актрисы, и они отправились вместе в театр «Варьете». И вот там (запомните этот адрес – бульвар Монмартр, 22) среди женщин, сидевших на авансцене (а там размещались обычно блиставшие юной красой и туалетами дамы полусвета, дорогие содержанки), там и увидел впервые молодой Дюма знаменитую Мари Дюплесси (настоящее имя ее было Альфонсин, но оно ей отчего-то не нравилось). В то время она была на содержании у бывшего русского посла старого графа Штакельберга, который поселил ее в доме № 11 на бульваре Мадлен, подарил ей пару чистокровных лошадей и двухместную голубую карету. Ее роскошно обставленная квартирка была забита цветами, букетами цветов, корзинами цветов, всяких цветов. Правда, она боялась роз, от запаха которых у нее кружилась голова, и больше всего любила цветы без запаха – прекрасные камелии. Любила она и дорогие украшения, и шампанское, и театры: прожигая молодую жизнь и губя себя, она тратила многие десятки тысяч франков. Она привыкла к мотовству и удовольствиям, а продать ей, кроме собственной красоты и молодости, было нечего – и она продавала себя. Была она странной, взбалмошной, трагически красивой, неодолимо соблазнительной.