Сергей Бурыгин - Сочи. Олимпийская Ривьера России

Боевые действия в этот день длились три часа. Русские войска потеряли: убитыми – одного офицера и 30 рядовых, ранеными – 5 офицеров и 172 рядовых. Всех погибших похоронили в братской могиле на левом берегу реки Сочи (треугольник между Курортным проспектом, началом ул. Горького и гостиницей «Москва»). Тяжелораненных солдат и офицеров отправили на корабле «Иоанн Златоуст» в госпиталь. Потери горцев были значительно больше.

В последующие дни солдаты расчищали от леса, колючек и лиан занятую территорию и прилегающие к ней участки. Команды рубщиков начали заготовку материалов для строительства крепости.

23 апреля торжественно заложили крепость и приступили к ее постройке, назвав ее «Александрия», т. к. этот день был днем рождения императрицы Александры. Через год форт переименовали в укрепление Навагинское в честь одноименного полка (хотя он не участвовал в высадке десанта в устье реки Сочи).

После закладки крепости нападения убыхов продолжались. Горцы сражались ожесточенно и очень смело. Даже если их было несколько человек, они кидались в середину русской пехоты и погибали.

К концу июля 1838 г. строительство форта было закончено. Он имел форму неправильного четырехугольника. В центре долго сохранялись развалины круглого, похожего на храм, здания. Оно было сложено из дикого камня, который потом пошел на сооружение фундамента церкви. Со стороны реки построили трехъярусную каменную башню из привезенного на военных транспортах керченского известняка. В каждом ее ярусе было отверстие для бойниц. Остальные стены укрепления возвели из деревянных брусьев и кольев, переплетенных хворостом и засыпанных землей.

В мае 1842 г. убыхский князь Аубла-Ахмет, племя которого проживало на месте Центрального района Сочи, первым принял торжественную присягу за себя и своих подданных дворян и простолюдинов на вечное подданство русскому царю. Администрация Навагинского форта за это наградила князя 200 руб. серебром. Через несколько дней князь от присяги отказался.

В октябре 1841 г. начали строительство небольшой двухъярусной башни к востоку от горы Батарейка. Чтобы лишить горцев возможности обстрела крепости, ее не достроили. Заменили блокгаузом с небольшим гарнизоном, но и он был оставлен из-за постоянных нападений и осад горцев.

После завершения строительства в форте оставили отряд из 400 человек. Остальные войска вывезли в Сухум-Кале. Положение гарнизона крепости было очень тяжелым. Она со стороны берега была полностью блокирована убыхами. Связь с другими русскими укреплениями осуществлялась только по морю. Недоставало доброкачественной пищи. Люди болели и умирали (уже через месяц из 400 человек 100 заболели и 5 умерли).

Перед Крымской войной Навагинский форт стал одним из лучших укреплений Черноморской береговой линии. Он имел великолепный вид. Внутри были построены добротные здания, церковь. Все свободное пространство занимали сады.

В мае 1851 г. сочинские убыхи вырыли две мины, установленные для обороны Навагинского форта, и 62 сажени проводов. Последовала личная резолюция императора о расследовании этого дела. Пришлось мины вынуть, хотя горцы их очень боялись.

Форты Навагинский и Головинский с 1848 г. защищали два ряда мин, управляемые электричеством.

При занятии форта в 1864 г. (после Крымской войны) Даховский отряд застал в укреплении только одни руины. Башни и батареи были полностью разрушены. От крепостных зданий остались только стены. В развалинах нашли 18 старых испорченных орудий.

В операции по высадке десанта в Субаши участвовал знаменитый русский живописец И. Айвазовский. Лазарев и Раевский попросили его запечатлеть военные действия на полотне. Он плыл вместе с ними на флагманском корабле «Силистрия».

Художник отправился на берег вместе со вторым десантом. У него был пистолет и портфель с бумагой и рисовальными принадлежностями. Но участвовать в сражении ему не пришлось. Ранили его приятеля мичмана Н.П. Фридерикса, и Айвазовский отвез его на корабль. А когда вернулся обратно, бой уже практически закончился.

В своих воспоминаниях Айвазовский написал об этом дне: «Миновав лес, я вышел на поляну; здесь картина отдыха после недавней боевой тревоги: группа солдат, сидящие на барабанах офицеры, трупы убитых и приехавшие за их уборкой черкесские подводы. Развернув портфель, я вооружился карандашом и принялся зарисовывать одну группу. В это время какой-то черкес бесцеремонно взял у меня портфель из рук, понес показывать мой рисунок своим. Понравился ли он горцам – не знаю; помню только, что черкес возвратил мне рисунок выпачканным в крови…»