Барбара Аутланд Бейкер - Арнольд и я. Жизнь в тени Австрийского Дуба

Не считая того, что теперь я не могла позволить себе наряды от Ланца или студенческие программы обучения за границей, я к тому же лишилась своих корней. Совершенно неожиданно для себя я осознала, что не могу больше рассматривать ставший мне близким Сан-Марино в качестве убежища. Более того, я не могу больше претендовать на прописку в этом четырехмильном оазисе и хвастаться тем, что самые богатые люди со всего мира были моими соседями. Теперь, словно простой турист, я могла лишь проходить по красивым извилистым улицам, заглядываясь на бесконечные акры лужаек и оранжерей. К огромному моему сожалению, только на правах постороннего я могла посещать городскую библиотеку Сан-Марино, любоваться японским садом и великолепными картинами «Девочка в розовом» Томаса Лоуренса и «Мальчик в голубом» Томаса Гейнсборо.

По причине тяжелого финансового положения моей матери пришлось стать управляющей в доме престарелых «Счастливая жизнь», а отцу – заняться поисками лучшей доли. На новой работе маме предоставили жилье, в которое мы и переехали всей семьей, и в свои семнадцать лет я оказалась среди живущих на пособие старых и дряхлых людей. Наше новое жилище располагалось на оживленной улице с удобными подъездами к дому, которые были специально сделаны для облегчения вывоза покойников автомобилями скорой помощи. В этом городе, населенном преимущественно представителями среднего класса, я жила вблизи ферм, и вместо пения птиц среди старых эвкалиптовых деревьев до меня доносился запах коровьего навоза, претивший моему нежному обонянию. Каждое утро я покидала Беллфлауэр, город голландских молочных фермеров, и за сорок пять минут добиралась до школы в Сан-Марино, которая представляла собой средоточие будущих юристов, докторов и генеральных директоров.

Понимая шаткость своего внешне благополучного положения, я была вынуждена делать большой крюк, дабы избежать встреч со старыми знакомыми из моего родного города. Вжимая до отказа педаль газа, я всеми силами старалась поскорее покинуть это унылое место, наполненное пожилыми людьми и коровами. Я пыталась убежать от самой себя, выдумывая различные заведомо нереализуемые способы защиты своего детства: меня так и подмывало проехать на красный свет или выехать на встречную полосу для того, чтобы вернуть хоть крупицу своего прежнего положения. В свои семнадцать лет я точно знала, что больше никогда в жизни не познаю подобных унижений. Мои защитники потеряли свои позиции, и мне было стыдно от осознания того, что Аутленды больше не относятся к зажиточным семьям. Когда наши родители начали все чаще прикладываться к спиртному, мы с сестрами стали готовиться к худшему. Ко всему прочему, меня выматывали долгие поездки в школу, и я злилась из-за того, что мне приходилось брать в дорогу младшую сестру. Как человек, старающийся соответствовать своему окружению, я ощущала стыд за те уловки, на которые мне приходилось идти, дабы успокоить свое эго.

Однако к моменту окончания школы у меня были неплохие перспективы дальнейшей карьеры, особенно на фоне остальных учеников. В те годы, когда я училась в школе, отец часто рассказывал нам о статьях из газеты Los Angeles Times , а новостные репортажи открыли для меня дверь в большой мир. Надо сказать, что все новости сливались в один бесконечный список кровоточащих ран Лос-Анджелеса: бунт чернокожего населения в Уоттсе; студенческие собрания в Университете Беркли для защиты свободы слова в кампусах; трупы американских солдат во Вьетнаме; русские под властью Косыгина и Брежнева; голодающие китайские дети – жертвы революции. Каждый из этих несчастных, вне всякого сомнения, имел больше прав на сочувствие, чем я. Новые знания притупили мой гнев, предоставив мне примеры, с которыми я стала сравнивать свою малоприятную жизнь.

Я была одним из тех подростков, которые задумываются о природе человека, и всячески пыталась понять мотивы людского поведения. Размышляя над этим, я пришла к неутешительным для себя выводам относительно жизни в таких необычных условиях. Мне начала нравиться идея индивидуализма, и я почувствовала не только готовность отпраздновать окончание школы, но и свободу от необходимости притворяться представителем высшего класса: теперь Барбара Джейн Аутленд имела смелость пригласить к себе в гости подруг детства из Сан-Марино. Я бросала им вызов – прийти ко мне домой и посмотреть на то, как «БиЭй» существует на «неправильной» стороне жизни. Пусть они сравнят мое нынешнее положение с моим прошлым: прилежная ученица, любимица учителей, лидер школьного самоуправления, член клуба, капитан группы болельщиц. Девчонка, у которой всегда был парень, душа компании. Не стоит говорить о том, что я ревностно оберегала однажды созданную репутацию.