Венди Холден - Дети лагерей смерти. Рожденные выжить

В особенности Анку радовала возможность снова окунуться в мир кино. Каждый раз, когда Ева была в детском саду или школе, ее мать отправлялась в кино. «Меня не волновало, что именно идет. Хорош был сам факт того, что я могу туда пойти».

Ева росла слабым недокормленным ребенком и в 22 месяца все еще не могла ходить. Анка ходила от одного педиатра к другому и в глубине души боялась, что дочь страдает от серьезного заболевания. Не давал покоя прогресс дочери одной из подруг: девочка опережала Еву в развитии месяцев на шесть. Вскоре, однако, Ева начала набирать силу и быстро «наверстала упущенное». В школу она пошла, не зная ни единого слова на местном языке, но к пятому классу говорила свободно и начала получать награды и побеждать на олимпиадах.

Здоровье ее поправилось, аппетит был нормальным; особенно девочке нравились чешские блюда, которые с удовольствием готовила ее мать – многие из рецептов Анка почерпнула во время разговоров в бараках.

Главным утробным страхом Евы стал звук пневматической дрели. Анка была вынуждена просить рабочих, чтобы они прекратили сверлить, или закрывать уши дочери, чтобы та успокоилась. Мать сделала вывод, что эти звуки напугали Еву, еще когда Анка работала на заводе Фрайберга.

Еве рассказывали историю ее семьи с младенчества, но только в возрасте четырех лет она узнала, что Карель – не ее биологический отец. На кухонной двери висела сумка с продуктами, которую подарили ее матери в Праге, с инициалами АН – Анка Натанова.

Из воспоминаний Анки: «Мы сидели на кухне, когда она спросила: “Мама, что значит А.Н., если ты – А.Б.?” Я поняла, что настало время рассказать правду. “ Ты помнишь, что я рассказывала о войне?” Дочь кивнула. “Так вот, твой отец погиб на этой войне, Натан – это его фамилия. Потом я вышла замуж за твоего папочку, и с тех пор я Бергман. У тебя два папы!”» Ева отправилась играть с детьми в саду, и через некоторое время я услышала ее голос: “У меня два папочки, а у вас – один!” В этот момент я поняла, что ее никто не обидит».

Позже Ева узнала и многое другое. Она не скрывала от людей, что родилась в концлагере, но не придавала этому большого значения. Некоторое время спустя она прочла «Дневник Анны Франк» и осознала ужас того, о чем она говорила все эти годы. Иногда она мечтала о том, что ее первый папа выжил и однажды вернется к ним, но такие фантазии были редкостью, потому что второго папу она любила всей душой.

Анка предложила Карелю завести еще одного ребенка, но он отказался, и вместо этого оформил документы на удочерение Евы. «Мама всю свою жизнь посвятила тому, чтобы я чувствовала себя любимой. Карель рано меня удочерил, и никогда в жизни я не хотела другого отца», – говорит Ева.

Карель редко говорил (если вообще говорил) о своих погибших родных, хотя война лишила его матери, сестры-близнеца и ее сына, наряду с множеством других родственников. Анка, напротив, стала одержима войной, прочла все книги и просмотрела все фильмы про Холокост. После премьеры «Списка Шиндлера» она говорила, что сцены лагеря сняты «практически безупречно». Особенно ее тронула сцена, в которой евреи толпятся в закрытых грузовых вагонах. Вокруг поезда стояли нацисты и смеялись над протянутыми к ним руками и мольбами заключенных. Шиндлер начал поливать вагоны из шланга, что казалось очередным актом жестокости, но на самом деле – проявлением милосердия.

Ее полки были заставлены книгами о Холокосте, хранились фотографии доктора Менгеле. Она, как Приска и Рахель, описывала доктора, который проводил селекции в те последние недели 1944 года, как нехарактерно вежливого, улыбчивого, в перчатках и со щелью между резцами. Среди книг на полках встречалось много биографий различных высокопоставленных нацистов, что искренне удивляло окружающих. Когда знакомые спрашивали, зачем ей это, Анна неизменно отвечала: «Я все еще пытаюсь понять – почему?» Она тщательно изучала списки погибших в Терезине и Аушвице, чтобы выяснить, как и когда погибли ее знакомые.

По окончании правления коммунистической партии в 1989 году Анке вернули права собственности на семейную фабрику в Тржебеховице. «Я немедленно продала ее – и очень невыгодно продала. Я не знала ничего о ведении фабричных дел и не хотела с этим связываться». Чувство вины долго мучило ее, часто в голове она слышала голос отца: «Сначала ее отобрали нацисты, потом коммунисты, а ты продала по собственной воле. Как ты могла?»

Никогда больше Анка не приезжала в Аушвиц и не связывалась с немцами. Как и Рахель, она не позволяла ничему немецкому проникнуть в свой дом; она негодовала при новости о строительстве тоннеля под Ла-Маншем, аргументируя тем, что «немцы придут». Многие годы спустя, когда на заводе Кареля было введено новое оборудование, он пригласил немецкого инженера для обучения своих сотрудников. Карель позвал немца на ужин в свой дом. Он спросил откуда гость родом, тот ответил: «Фрайберг, в Саксонии», после чего Анка вышла из комнаты и больше ни словом с ним не перемолвилась.