Венди Холден - Дети лагерей смерти. Рожденные выжить

Рахель в свои 26 лет снова должна была взять на себя роль матери и решить, что будет лучше для ее ребенка и сестер. К окончанию войны Сале было 23, Эстер – 20, а Бале – 19 лет. Шесть лет, которые должны были стать самыми счастливыми в их жизни, девушки провели в лагерях и гетто, и единственными местами для них оставались Пабьянице и Лодзь. Они получили радостные вести от своих друзей в Маутхаузене, что те встречали отца Абрамчика и их брата Берека две недели назад. Они были вместе в Берген-Бельзене, но разделились при эвакуации. Если это было правдой, то родные мужчины тоже отправятся в Пабьянице и будут ждать остальных.

Потрепанные женщины забрались в автобус, с него пересели на грузовой поезд, на котором проделали еще один бесконечный путь, то и дело останавливаясь из-за испорченных железнодорожных путей и отсутствия топлива. Они не узнали Варшаву, изнасилованную восстанием, но времени рассматривать город не было. Девушки пересели в еще один полненный поезд и, в конечном итоге, на трамвай до Пабьянице.

Оказавшись в родном городе, они увидели, как все изменилось. Большинство евреев, которых они знали до войны, были вычеркнуты из истории. Прекрасная квартира родителей и все нажитое было разграблено. В доме жил их бывший сотрудник, который отказался уходить, утверждая, что квартира больше им не принадлежит. Он добавил, что был «избран коммунистической партией, чтобы наблюдать за собственностью от лица властей».

Друзья и соседи, с которыми девочки росли, приложили руку ко всему, что им приглянулось, и элегантный, наполненный цветами дом их детства, который мама Фейга звала «замком», канул в Лету. Не осталось и следа от их картин и китайского фарфора, а в памяти эхом отзывались музыка и смех былых времен. Все, что смогли достать сестры, это семейные ценности, которые были поручены самым доверенным подчиненным, и те их с радостью вернули. Расстроенные бездомные сестры отправились в местный муниципалитет, чтобы им предоставили жилье как беженцам. Их заселили в маленькую квартирку, где они ждали возвращения отца и брата. Проходили недели, пришлось продать семейные реликвии, чтобы выручить денег на жизнь, и надежда угасала. Сала занялась шитьем на продажу, но их маленькая семья начала отчаиваться от осознания потери всего и вся.

Из 12 000 евреев, депортированных из Пабьянице во время войны, осталось лишь 500. Малыш Марк был единственным новорожденным. Каждый раз, когда сестры выходили в город, который некогда был заполнен счастливыми воспоминаниями, их встречали осуждающие взгляды. Неоднократно их заставляли чувствовать себя лишними. Рахель слышала, как женщина сказала в ее адрес: «Жгли их, жгли, а все равно полно осталось».

Как об этом вспоминает Сала: «Наш дом перестал быть таковым. Родной город выглядел враждебно. Он напоминал кладбище, где не найти ни одной знакомой души». Симпатичная блондинка, некогда столь популярная среди сверстников, не встречала ни одного доброжелательного лица. В смятении она бросилась к своей учительнице изобразительных искусств, чтобы дать ей знать, что она выжила. «Учительница меня очень любила, даже нарисовала мой портрет. Я сказала сестрам: “Она будет так рада меня увидеть! Пойду и расскажу ей все, что с нами произошло”. Но учительница открыла дверь и сказала: “Так ты еще жива? Мне нечего тебе предложить!” – и захлопнула дверь у меня перед носом. Даже не спросив, что произошло. Мне будто дали пощечину».

Спустя месяц с их возвращения на родину сестры получили письмо от своего дяди из Нью-Йорка, который связался с польской администрацией. Ему сообщили, что их брат Берек находится в госпитале в Швеции, куда был отправлен Красным Крестом в связи с потерей глаза и увечьями, полученными в лагерях. «Мы отправили Береку письмо, в ответ он прислал свою фотографию, голова была перебинтована, и ни слова об отце – так мы и догадались, что он не выжил».

Не было вестей и о младшем брате Монике, который мужественно выступил на помощь детям Пабьянице во время ликвидации гетто. Говорили, что он попал в Хелмно. Не было слышно ни слова о матери, Фейге, или малышах Доре и Хенике, которым было по 14. О самой младшей, Манюсе, которой было 12, тоже никаких вестей. Зная условия существования в Аушвице, девушки больше не надеялись когда-либо услышать смех матери, сестер и брата. Оставалось надеяться, что они были вместе до самого конца и не сильно страдали. «Они были так молоды и прекрасны, а жизнь распорядилась подобным образом».