Свен Беккерт - Империя хлопка. Всемирная история

Все это трудно себе представить. Но на участке земли в западной оконечности Евразийского континента такой мир без хлопка долго был нормой. Это была Европа. До XIX столетия хлопок, хотя и был известен, но был мало распространен в европейском текстильном производстве и потреблении.

Как получилось, что часть света, меньше всего имевшая отношение к хлопку – Европа – создала империю хлопка и стала в ней доминировать? Любой разумный наблюдатель, скажем, в 1700 году ожидал бы, что мировое производство хлопка по-прежнему будет сосредоточено в Индии или, возможно, в Китае. Несомненно, до 1780 года эти страны производили во много раз больше хлопка-сырца и хлопкового текстиля, чем Европа и Северная Америка. Но затем ситуация изменилась. Европейские капиталисты и государства поразительно быстро переместились в центр хлопковой отрасли. Они использовали свое новое положение для запуска промышленной революции. Китай и Индия, как и многие другие части мира, все в большей степени становились подданными империи хлопка, центр которой находился в Европе. Эти европейцы потом использовали свою динамичную хлопковую промышленность в качестве площадки для создания других отраслей; несомненно, хлопок стал трамплином для более широкой промышленной революции.

Эдвард Бейнс, владелец газеты в Лидсе, в 1835 году назвал хлопок «явлением, не имеющим аналогов в анналах промышленной истории». Он утверждал, что анализ этого явления «в большей степени достоин трудов исследователя», чем изучение «войн и династий». Я согласен. Мы увидим, как, следуя за хлопком, мы придем к истокам современной мировой промышленности, быстрого и непрерывного экономического роста, гигантского увеличения производительности труда и потрясающего социального неравенства. Историки, обществоведы, политики и идеологи всех сортов пытались разобраться в этих истоках. Особенно мучительным является вопрос о том, почему после многих тысячелетий медленного экономического роста несколько ветвей человеческого рода в конце XVIII века внезапно стали намного богаче. Ученые сегодня называют эти несколько десятилетий «великим расхождением» – началом широких различий, которые до сих пор задают структуру нашего мира, различий между индустриальными и неиндустриальными странами, между колонизаторами и колониями, между мировым Севером и мировым Югом. С легкостью делаются широкие утверждения, одни глубоко пессимистичные, другие обнадеживающие. В этой книге, однако, я следовал глобальному и фундаментально историческому подходу к этой загадке: я начинаю с исследования отрасли, возникшей в самом начале «великого расхождения» [6] Edward Baines, History of the Cotton Manufacture in Great Britain (London: H. Fisher, R. Fisher, and P.Jackson, 1835), 5–6; см.: Kenneth Pomeranz, The Great Divergence: China, Europe, and the Making of the Modern World Economy (Princeton, N.J.: Princeton University Press, 2000); Кеннет Померанц, Великое расхождение. Китай, Европа и создание современной мировой экономики (Москва: Издательский дом “Дело”, 2017). .

Сосредоточение на хлопке и его очень конкретном и часто жестоком развитии ставит под сомнение объяснения, которые слишком многие наблюдатели склонны принимать как данность. Разумеется, такой подход оспаривает некоторые недавние и не совсем недавние утверждения: что бурное экономическое развитие Европы можно объяснить более рациональными религиозными представлениями европейцев, их традициями Просвещения, климатом, в котором они жили, географией континента или такими благотворными институтами, как Банк Англии, или верховенством закона. Такие фундаментальные и зачастую неизменяемые атрибуты, однако, не могут объяснить постоянно изменяющуюся структуру капитализма. Часто они еще и ошибочно определены. Первая индустриальная страна, Великобритания, едва ли была столь либеральным, бережливым государством с надежными, но беспристрастными институтами, как это часто изображается. Напротив, это была империалистическая нация с гигантскими военными расходами, почти постоянно воевавшая, с могущественной и агрессивной бюрократией, высокими налогами, с бешено растущим государственным долгом и протекционистскими тарифами, – и она определенно не была демократической. Не работают и объяснения, заостряющие внимание исключительно на конфликтах между социальными классами определенных регионов или стран. Эта же книга, напротив, охватывает глобальную перспективу, показывая, как европейцы объединили мощь капитала и мощь государства с тем, чтобы силой выковать мировой производственный комплекс, а затем с помощью капитала, мастерства, сетей и связанных с хлопком институтов положить начало бурному развитию технологий и росту благосостояния, определяющего современный мир. Изучая прошлое капитализма, эта книга излагает историю капитализма в действии [7] Jared Diamond, Guns, Germs, and Steel: The Fates of Human Societies (New York: Norton, 1998); Джаред Даймонд, Ружья, микробы и сталь. Судьбы человеческих обществ (Москва: АСТ, 2009); David Landes, The Wealth and Poverty of Nations: Why Some Are So Rich and Some So Poor (New York: W. W. Norton, 1998); Niall Ferguson, Civilization: The West and the Rest (New York: Allen Lane, 2011); Ниал Фергюсон, Цивилизация. Чем Запад отличается от остального мира (Москва: АСТ, 2014); Robert Brenner, “Agrarian Class Structure and Economic Development in Pre-Industrial Europe,” Past and Present , no. 70 (February 1976): 30–75; Robert Brenner, “The Agrarian Roots of European Capitalism,” Past and Present , no. 97 (November 1982): 16–113; E. P. Thompson, The Making of the English Working Class (New York: Pantheon, 1963). .