Клэр Малли - Шпионаж и любовь

К утру пурга стихла, небо прояснилось, так что Кристина смогла различить «острые контуры Высоких Татр, напоминавшие белые штрихи на голубой эмали небес» [4]. Они вышли в путь рано, чтобы воспользоваться благоприятной погодой, хотя отличная видимость делала их уязвимыми для пограничных патрулей. На середине последнего восхождения они заметили в снегу два рюкзака. Кристина попыталась найти в них документы, но бумаг там не было. Вскоре они наткнулись на тела: светловолосая девушка и молодой человек. Они лежали возле горной сосны, под которой пытались укрыться, прижавшись друг к другу, держась за руки, словно этот отчаянный жест мог уберечь их от мороза и ветра. «А вот и ваши немцы», – горько сказала Кристина. Она прикрыла лица погибших сосновыми ветками и над их головами начертила крест в снегу. Эта жалкая церемония – все, что она могла для них сделать [5].

Кристину била дрожь, они с Яном и Ричардом продолжали путь молча. Позднее они узнали, что той ночью в горах погибло около тридцати человек, все они пытались выбраться из Польши [6]. Германские патрули нашли много тел, когда весной стаял снег, и следующей зимой командование удвоило число пограничников [7]. И все же, несмотря на тяжелые потери, на протяжении всей войны польские курьеры, в том числе и Кристина, продолжали доставлять через горы в обоих направлениях тайные послания, зашитые в одежду, пакеты взрывчатки, деньги, радиопередатчики и даже микрофильмы.

Во время спуска на лыжах в сторону Закопане Кристина испытала некоторое облегчение. Родители Яна приняли ее, как родную дочь; после ужина она буквально упала и проспала почти сутки. Утром Кристина послала открытку Анджею, чтобы дать ему знать, что благополучно добралась до Польши. И после этого занялась работой. Закопане был единственным городским центром в районе, поэтому его наводнили офицеры вермахта; они, когда не патрулировали в горах, собирались в отеле «Бристоль», где Кристина прежде часто ужинала с первым мужем, Густавом Геттлихом. Тем не менее она тайно встретилась с несколькими старыми друзьями, чтобы заручиться их поддержкой. Среди них были и местные горцы, уже занимавшиеся переправкой через границу людей и денег [8]. Несколько дней спустя, вымыв голову и надев все свежее, она подкрасила губы, упаковала в рюкзак пропагандистские материалы и села на поезд в Варшаву. Ян и Ричард уехали чуть раньше.

Когда Кристина впоследствии рассказывала о своих приключениях, она упоминала, как ехала во время войны из Вены в Краков. Возможно, она не хотела раскрывать точную информацию, но и дар рассказчицы просил выхода, так что в ее воспоминаниях факты смешаны с фантастическими деталями. Заметив, как к ней направляется вооруженный патруль, проверявший пассажиров поезда, она больше всего беспокоилась о пакете с бумагами, который везла с собой. Она быстро обдумала варианты: избавиться от документов, спрыгнуть с поезда на ходу, не дожидаясь досмотра. Но ни то, ни другое нельзя было сделать, не привлекая внимания, а потом двери купе открылись, и вошел офицер в форме гестапо. Кристина бросила на него быстрый, кокетливый и оценивающий, взгляд. Вскоре они уже непринужденно беседовали, и она попросила, не будет ли он настолько любезен, чтобы помочь ей провезти пакет с чаем, купленным на черном рынке для больной матери. За такой пакет чая ее могли расстрелять, но то, что в нем было на самом деле, привело бы ее перед расстрелом в пыточную камеру гестапо.

К счастью, офицер оказался любезен и проявил готовность помочь: он взял у нее пакет, положил его в свой чемодан и вернул перед расставанием на центральном вокзале Варшавы [9]. Кристина благополучно доставила свои документы.

Порядок и оживление на станции создавали ложное представление о том, что ждало ее впереди. Варшавский вокзал не был разрушен нацистскими бомбардировками, поезда шли на восток, переправляя туда войска и боеприпасы, а на запад – в Германию – польских рабочих. Однако за пределами вокзала всего за шесть месяцев столица подверглась невероятным переменам. На прекрасных бульварах в центре города едва ли осталось целое здание. В нескольких кварталах улицы с жилыми домами и общественными строениями были разрушены полностью, булыжники из мостовых выломаны, повсюду в снегу валялись обломки мебели, груды мусора, через которые протянулись расчищенные тропинки к подвалам, где были склады, классы, тайные печатные прессы и жилые комнаты варшавян.

После двадцати лет независимости Польша снова оказалась занята: на западе немцами, на востоке русскими, а Варшава находилась между ними, в так называемой зоне генерал-губернаторства. Повсеместно действовал закон военного времени с наказаниями в виде заключения в концентрационных лагерях или расстрела. В германской зоне граждане обязаны были регистрироваться у нацистских властей, которые устанавливали одну из четырех категорий: этнический немец, немецкий гражданин в трех поколениях, не немец – но и не еврей, еврей. В рамках этих групп людей распределяли по способности к работе и политической лояльности, соответственно выдавали документы и продовольственные карточки, отражающие ценность человека для нацистского режима: немецкий рабочий получал 4 000 калорий в день; не занятый в производстве еврей – меньше 200 калорий или ничего, кроме голода, в гетто, созданном осенью 1940 года. Не хватало бензина, соли, сахара, мяса, одежды и топлива. Очереди за хлебом собирались перед булочными задолго до рассвета. Говядину резервировали для немцев, и любой поляк, которого поймали на покупке или употреблении говядины, подлежал расстрелу. Любые формы сопротивления, в том числе укрытие евреев или обладание беспроводным радиоприемником, наказывались расстрелом. Показательные казни проводились ежедневно. Со временем расстрелы зачастую заменялись повешениями.