Пол Фишер - Кинокомпания Ким Чен Ир представляет

«Расёмон» еле-еле сняли. Его сочли до того чудным и диким, что наниматель Куросавы, компания «Тоёко», по договору обязанная экранизировать все сценарии, которые режиссер ей предоставит, уволила Куросаву, постыдившись платить за этот фильм. «Расёмон» спродюсировал Масаити Нагата, и вышло это почти случайно. Бизнесмен Нагата прославился главным образом дешевыми, вторичными, но ужасно популярными жанровыми лентами, однако питал восхищение к деятелям высокого искусства и желал к ним присоседиться. Когда «Тоёко» отпустила Куросаву, Нагата подписал с ним договор на прокат и производство, давший режиссеру право поставить любое кино, какое душа пожелает. Куросава выбрал «Расёмон». Когда он изложил Нагате сюжет, тот отказался продюсировать и попытался разорвать договор, но под упрямым напором Куросавы все-таки сдался.

Фильм едва закончили, и тут возникла синьора Страмиджоли и предложила отправить «Расёмон» от Японии в Венецию. Нагата пришел в ужас. Он был уверен, что фильм с треском провалится, позору не оберешься. Но Страмиджоли не дрогнула, а в 1950-х мнение иностранца в Японии ценили весьма высоко. «Расёмон» отправился в Венецию – и там получил «Золотого льва». Это событие праздновалось всей страной и стало первой в череде побед японцев на авторитетных кинофестивалях следующих двух лет – в Каннах, в Венеции и в Берлине. В 1954 году, сделав надлежащие выводы, Нагата послал в Канны другой свой фильм, «Врата ада» Тэйноскэ Кинугасы, и тот получил гран-при, а затем и двух «Оскаров», в том числе за лучший иностранный фильм [14]. Япония научилась серьезно относиться к кинофестивалям, а некоторые критики даже сравнивали их с Олимпийскими играми и заклинали японских кинематографистов выигрывать каждый год и везде, к вящей славе родины. Если фильм отправлялся на конкурс в Канны или в Венецию, но не получал наград, создатели возвращались домой как побитые псы, вымаливали у публики прощение и писали статьи под заголовками «Мой каннский урок: как ставить фильмы и добиваться победы».

После «Расёмона» мир обратил внимание на японский кинематограф. К 1970-м, когда Ким Чен Ир возглавлял «Корейскую киностудию», Акира Куросава сотрудничал с «Двадцатый век Фокс», а восходящие американские звезды – Стивен Спилберг, Джордж Лукас, Мартин Скорсезе – называли его в числе любимых режиссеров и учителей. В обеих Кореях, где кинематографисты всегда стремились подражать японскому кино, а власти, как и в Японии, почитали кинематограф потенциально важным продуктом культурного экспорта, продюсеры мечтали повторить успех Куросавы и тоже стать национальными героями.

Вот такого признания жаждал Ким Чен Ир.

Чтобы произвести впечатление на отца и осуществить мечту всей своей жизни, Ким Чен Ир должен был оставить след международного значения. Амбициями и ресурсами судьба его не обидела; недоставало ему опыта и таланта. Но как их отыскать в Северной Корее – этом затворническом царстве, где изнутри никого не пускали наружу, а снаружи никого не пускали внутрь?

И тогда, в 1977 году, Ким Чен Ир измыслил свой гениальный план.

Для осуществления этого плана не хватало лишь одной детали – или, точнее, одного человека.

У Син Сан Ока было всё. Он снимал кино, которое обожали миллионы, превозносили критики, заваливали наградами; его кинокомпания стала самой успешной в истории страны; он был богат и здоров; и у него было двое детей с самой прекрасной, самой выдающейся женщиной во всей Корее, – женщиной, которую он любил и вожделел с первой же их беседы. Да, у Син Сан Ока было все, чего может пожелать человек.

И, возможно, он бы все это сохранил. Но ему вечно было мало.

Для южнокорейского кино 1970-е выдались непростыми. В миллионах корейских домов появились телевизоры, после нефтяного кризиса 1973 года экономика забуксовала, а законодательство так ужесточилось и усложнилось, что кинематографисты больше времени тратили на бодание с системой, чем на киносъемки. Власти закручивали гайки, и вся страна пыталась адаптироваться. На периодические атаки и провокации Северной Кореи администрация президента Пака откликалась панически; она посуровела и погрузилась в паранойю. В 1968-м северокорейцы захватили научно-исследовательское судно американского ВМФ «Пуэбло», убили одного члена команды и устроили неудачное покушение на Пака. Спустя девять месяцев сотня северокорейских спецназовцев высадилась на восточном побережье Южной Кореи и попыталась затеять революцию – тоже тщетно; в 1970-м северокорейские шпионы подложили бомбу туда, где президенту Паку предстояло выступить с речью, но и тут удача им не улыбнулась. Прошло четыре года, и северокорейский наемник убил южнокорейскую первую леди – пуля предназначалась ее мужу, – и эта трагедия подкосила Пак Чои Хи. В тот же год южнокорейцы обнаружили, что их северные соседи прорыли тоннель под демилитаризованной зоной. Позже нашли еще два таких тоннеля. Все три вполне могли пропустить по четыре колонны пехотинцев одновременно и сколько угодно пятитонных грузовиков и 155-миллиметровых гаубиц. Примерно тогда же Ким Ир Сен втайне от мировой общественности съездил в Пекин и попросил у Чжоу Эньлая поддержки во второй Корейской войне. Китайский министр иностранных дел ответил отказом, но Ким, похоже, планировал воспользоваться тоннелями гораздо раньше, чем все думали.