Дэвид Маккаллоу - Братья Райт. Люди, которые научили мир летать

Кэтрин пощекотала себе нервы, совершив занявшую целый день поездку на автомобиле в Пиренеи с богатой ирландской семейной парой. Кроме того, она сообщила отцу, что начала брать уроки французского и занимается каждое утро по два часа. Она знала, что ему это будет приятно. Учитывая ее опыт в греческом и латыни, она делала довольно большие успехи. Одним из тех, кто помогал ей с французским, был сын премьер-министра Жоржа Клемансо. Другим человеком, который ей очень понравился, была графиня де Ламбер, привлекательная супруга ученика Уилбура графа де Ламбера.

Жалоб у Кэтрин было мало. Разве что на пасмурные дни, ведь холод и сырость она не любила. Кроме того, Кэтрин действовала на нервы Эдит Берг, которая так понравилась ей в первые дни в Париже. Она оказалась «тираном и жуткой эгоисткой. Мы будем рады, когда она уедет». Но если судить по письмам Кэтрин, то, хотя Эдит Берг осталась, жалоб на нее больше не было.

Прибывало все больше корреспондентов, снималось все больше фотографий, и все больше материалов появлялось в «Фигаро», «Геральд де Пари», «Дейли мейл», «Нью-Йорк таймс» и в газетах в Огайо. В одной из статей, отправленных корреспондентом агентства «Юнайтед пресс», рассказывалось о лейтенанте французской армии, который якобы обвинил Уилбура в своем разводе. История была сфабрикована от начала до конца, и ни одна французская газета ее не напечатала, однако в Дейтоне она на короткое время стала небольшой сенсацией. Уилбур написал гневное опровержение. Семья и друзья в Дейтоне встали на его защиту, заявив, что он не такой человек.

Приехав в Париж в январе, Орвилл заявил репортерам, что, учитывая состояние его здоровья, с его стороны было бы неразумно нагружать себя. В По он в основном стоял и наблюдал, а говорил мало. В котелке, отутюженном костюме, начищенных до блеска ботинках и с тросточкой в руках его можно было принять за еще одного европейского аристократа.

Автор из журнала «Флайер» Массак Бюист был удивлен маленьким ростом Орвилла и тем, насколько оба брата отличаются от того, что он ожидал увидеть, ориентируясь на материалы в прессе. «Я никогда не видел их молчаливыми, или резкими, или замкнутыми. Они вовсе не обладали какими-то подобными ярко выраженными качествами, во что меня побуждали поверить». Вспоминая выражение, которое приписывали Уилбуру («Если бы я много говорил, я был бы похож на попугая – птицу, которая говорит без умолку, а летает мало»), Бюист написал, что в течение дня Уилбур говорил столько же, сколько большинство других людей. Различие заключалось лишь в том, что его слова всегда были по делу.

Чем молчаливее был Орвилл, тем больше разговаривала Кэтрин – и всегда с успехом. Она стала настоящей знаменитостью. Она нравилась прессе. «У повелителей аэроплана, этих двух талантливых и бесстрашных дейтонцев, которые перемещаются по Европе при самом пристальном внимании публики, есть молчаливая спутница», – говорилось в одной статье. Но она больше не была молчаливой, и репортерам нравилась общительность и простота жительницы американского Среднего Запада.

Некоторые материалы о Кэтрин были очень далеки от действительности. О ней писали, что она гений математики и превосходит в этом даже собственных братьев и что именно она финансирует их пребывание в Европе. Однако чаще в статьях выражалось запоздалое общественное признание главной «опоры» братьев в их усилиях: «Кто вселял в них новую надежду, когда они начинали думать, что проблема [полета] неразрешима?.. Кто ухаживал за Орвиллом и вернул ему силы и здоровье, когда доктора фактически отказались лечить его после роковой катастрофы в прошлом сентябре?»

А один корреспондент написал, что, «подобно большинству американских девушек, сестра авиаторов всегда имеет собственное мнение обо всем».

Свой первый полет в По Уилбур совершил 3 февраля, и начиная с этого дня он стал настоящей звездой. Как гласил один газетный заголовок, весь По был «в предвкушении».

Почти каждый день, кроме воскресенья, плотный поток элегантных экипажей и автомобилей устремлялся в направлении летного поля, чтобы увидеть широко распахнутые ворота огромного красного ангара, из которого выкатывали «Флайер». На тот момент самолету было уже четыре года. Он был изношен и потрепан, полотно испачкано и разорвано, в заплатах и следах от гвоздей. Уилбур обследовал его сверху донизу с обычной тщательностью, с масленкой в руке, в карманах бечевка, отвертка, ключ. В одном месте он подтягивал расчалку, в другом затягивал болт и никогда не торопился. Затем, когда его, наконец, все устраивало, он взлетал «прямо в небо, поворачивал, летал вверх и вниз, грациозный, демонстрируя великолепное мастерство авиатора». На одну-две секунды самолет зависал на фоне линии заснеженных Пиренеев, «создавая неописуемо прекрасную картину».