Майкл Льюис - Moneyball. Как математика изменила самую популярную спортивную лигу в мире

Всем было хорошо известно, что здание клуба «Окленд Эйс» выглядит уныло, дешево и, пожалуй, ни у кого из всех клубов Главной лиги нет помещений таких же неприглядных и неприятных. В особенности таких, как комната с видеотекой. Комната располагалась в зоне, недосягаемой для репортеров, в нескольких метрах по коридору от душевых комнат, и служила пристанищем, где игроки команды прятались от назойливых интервьюеров и куда приходили, чтобы проанализировать свои выходы на поле. По одной стене находились полки, заполненные видеозаписями старых игр «Эйс», у другой громоздилась ветхая видеотехника. По разным углам комнаты стояли, съежившись, покрытые пятнами старые столы из огнеупорной пластмассы, на каждом из них – пара стареньких мониторов. Единственным украшением комнаты была пластмассовая карта Соединенных Штатов: время от времени она была нужна игрокам, чтобы посмотреть, куда они летят в следующий раз. Все это скучное убранство дополняла расколотая пополам бита, которую бывший аутфилдер «Эйс» Мэтт Стерз разбил в порыве гнева об один из пластмассовых столов. В этой комнате одновременно могло поместиться не более шести бейсболистов. И именно в таком количестве игроки и собирались здесь.

Между картой США и расколотой битой Мэтта Стерза обычно сидел молодой парень по имени Дэн Фейнстайн, или Фейни, как его звали в клубе. За двадцать минут до начала игры бейсболистов как ветром сдувало из комнаты, и о том, что кто-то из них здесь побывал, напоминала лишь пустая упаковка от печенья «Ньютон», которую никогда не убирал за собой Мигель Техада. Фейни находил оставленный мусор и качал головой. Шорт-стоп «Эйс» был из тех, кому нужно было постоянно напоминать, чтобы он убирал за собой, а Фейни был из тех, кто напомнить об этом не постесняется.

Подготавливая видеозаписи для «Окленд Эйс», Фейни таким образом применял на практике знания по европейской истории Средневековья, полученные в колледже. Он гордился этим своим ветхим уголком. Фейни считал, что из-за того, что видеотеки богатых команд располагались в более просторных помещениях, отделанных с большим вкусом, они теряли то, что Фейни называл «непозволительной роскошью»: игрокам других клубов никогда не приходилось находиться так близко друг к другу в таком маленьком помещении. Они никогда не сталкивались с необходимостью узнать, как пахнет их товарищ по команде. Фейни знал всех игроков «Окленд», знал, какой запах и замах битой был у каждого из них. И Фейни был убежден в том, что игроки точно так же, как он, должны знать друг друга. Вечером в день моего приезда в «Эйс» команда играла с «Нью-Йорк Янкиз». Питчером «Янкиз» должен был быть Дэвид Веллс. Рядом с Фенни возвышалась высокая стопка записей: «Техада против Веллса»; «Менечино против Веллса»; «Чавес против Веллса». Я взглянул на видеозаписи, потом – на Фейни и услышал:

– У меня плохое предчувствие по поводу сегодняшней игры.

– Почему плохое? – спросил я.

– Они сильнее нас, – ответил Фейни.

Рядом с Фейни, чуть в стороне, сидел Дэвид Фрост – двадцатипятилетний парень, который когда-то когда учился в Гарварде, играл на позиции шорт-стопа. Два года назад, после того как он получил диплом с отличием по социологии, Фроста пригласили в весенний тренировочный лагерь «Ред Сокс». Не попав в список финалистов, отобранных в команду, Фрост разослал резюме в главные офисы бейсбольной лиги, и его увидел Пол Деподеста. Старые знакомства и связи бывших однокашников – то, что, казалось, давно уже кануло в Лету, – сработали. За другим столом в комнате с видеотекой сидел Пол. Я спросил у Фейни и Пола, не появлялось ли у них когда-либо мысли о том, что они посвятили свои жизни и пожертвовали дорогим образованием банальной игре. Парни в ответ посмотрели на меня с недоумением, Пол рассмеялся: «О да, конечно, ведь у нас была возможность посвятить жизнь работе, проникнутой глубоким смыслом, – ну, скажем, в какой-нибудь конторе на Уолл-стрит!»

Было несложно понять, что такого Билли увидел в Поле, когда решил его взять на работу: он увидел в нем полную противоположность себе. Билли был недисциплинированным хищником. Он поглощал все подряд, а о последствиях думал потом. Ежедневно он съедал около десяти тысяч калорий, питаясь на ходу чем придется, а в глубине души рассчитывая на то, что всегда сможет эти калории сжечь в спортивном зале. Что до идей, то их Билли улавливал с такой же скоростью и так же неразборчиво, как уплетал на ходу какие-нибудь сырные подушечки или чипсы – его призванием на земле было заглатывать и то и другое. Пол же, будучи противоположностью Билли, как будто стремился установить рекорд по эффективности использования топлива. Он относился к еде с такой осторожностью, как если бы все повара мира были в заговоре и стремились его отравить. Каким-то образом Пол проучился в частной средней школе и потом в университете, ни разу даже не попробовав ни капли спиртного, – не потому, что выпивка противоречила его моральным принципам, а потому, что исследования доказывали, что алкоголь убивает клетки мозга. Карьеру свою он удивительно тщательно продумал и осмотрительно планировал каждый свой шаг. К тому моменту, когда мы встретились, Пол уже отклонил одно денежное предложение от «Торонто Блю Джейс», где мог стать в свои двадцать восемь лет самым молодым менеджером в истории бейсбола. Причем, отклонив это предложение, Пол был готов отклонить сколько угодно подобных предложений в будущем и делать это до тех пор, пока на горизонте не появится то, что ему точно подходит. Как и к еде, к идеям Пол относился даже чересчур разборчиво, но одну серьезную мысль тем не менее сумел воспринять: новое понимание бейсбола все еще было возможно.