Брет Уиттер - Пока не сказано «прощай». Год жизни с радостью

Что, вероятно, и к лучшему.

Ведь Марина еще ребенок.

А ребенок всегда рассчитывает на то, что мать будет рядом. И защитит.

Меня еще раз загрузили в фургон с клеткой для инвалидных колясок. Стеф снова пошутила насчет собачьего приюта. Я посмеялась, чтобы не заплакать. О, милая моя сестра, не разбивай мне сердце.

— Может быть, на обратном пути купим пиццу? — предложила Марина.

— Конечно, — ответила я.

В тот вечер, когда я уже спала, Марина прилегла рядом со мной.

— Ты такая милая, мама, — услышала Стефани.

Она поцеловала меня.

Когда я проснулась наутро, моя дочь спала рядом со мной.

Наш последний вечер в Нью-Йорке мы решили провести только втроем: Марина, Стефани и я.

Всю эту поездку мы с Мариной и слова не произнесли на тему болезни и смерти. Рано еще для ребенка, которого смущают ничего не значащие разговоры о пицце со случайным попутчиком в лифте. Рановато для девочки, которая не может прийти в себя от восторга перед новыми тряпками, купленными в Нью-Йорке.

— Она была на распродаже, единственная размера экстрасмолл! — пищала она, рассказывая мне о покупке черной мини-юбки в трехэтажном чуде по соседству с отелем.

Да нет, какие уж тут серьезные разговоры. Да и что, что я могу ей сказать?

Так что в последний вечер мы пошли в такое место, где не говорят. Где пропадает дар речи. Мы пошли на бродвейский мюзикл «Злая».

Вообще-то, это некая импровизация на тему «Волшебника страны Оз»: история дружбы между доброй колдуньей Глиндой и зеленой злой ведьмой. Зрелище было что надо: обезьяны летали, костюмы радовали глаз, зеленокожая звезда пела так, что сердце разрывалось. Я сидела рядом с Мариной. Своими скрюченными пальцами я коснулась ее руки, радуясь темноте, нашему безмолвию и экстравагантному представлению у нас перед глазами.

В Нью-Йорке я плакала один раз, когда кто-то попросил меня рассказать о моих детях. Я не плакала в «Кляйнфелдсе», увидев Марину в том платье. Не плакала на свадьбе. Не плакала, когда меня, словно какой-нибудь контейнер, грузили в инвалидный фургон.

Слезы полились, когда Марина прижалась ко мне в темноте театра и вместе с артистами шоу запела песню, которая называлась «Навеки». Ведьмы пели, прощаясь друг с другом, под аккомпанемент арфы и рога.

тихо пела Марина.

Мое сердце забилось, глаза увлажнились.

Я посмотрела на дочку. Мою маленькую девочку. Медленно я поднесла к лицу руку и смахнула слезы. Рядом со мной слезу утерла Марина.

Когда шоу закончилось, я спросила Марину, почему она плакала.

— Потому что ты плакала, мам.

«Ладно, — подумала я. — Не будем об этом».

Мой сын Обри выбрал для своей поездки остров Санибел, у берегов Флориды. Он уже был там пару лет назад с нашей соседкой Саброй и ее детьми, и с тех пор это его любимое место.

Санибел и его сосед Каптива — это два длинных и плоских острова, как барьером отделяющие западное побережье Флориды от океана; они славятся раковинами и закатами.

Имейте в виду, что не на каждом пляже есть раковины. На том пляже, близ которого живу я, — на восточном берегу Флориды — намыта лишь узкая полоса ракушек длиной в дюйм, между которыми время от времени встречаются осколки более крупных раковин, принесенные приливом. Санибел и Каптива расположены под таким углом к Мексиканскому заливу, что раковины миллионами прибивает к их берегам.

Мечта искателей раковин.

И ехать до этих островов всего три часа к западу от Вест-Палм-Бич — небольшое путешествие через топи внутренней части полуострова. Такой близкий, знакомый мир и все же совсем особенный.

«Прекрасно, — подумала я. — Просто замечательно».

И я взялась за дело.

Обри и я сидели в хижине и просматривали сайты. Он выбрал на острове Каптива дом на десять человек, прямо рядом с пляжем. В доме было три этажа, «с лифтом, мам, так что ты сможешь ездить вверх и вниз».

Мы сняли дом на неделю в конце августа, к нам в разное время должны были присоединяться Джон с другими детьми, Нэнси и ее дети, Стеф и ее семья. Но первые три дня были для нас с Обри.