Альбертина Сарразен - Меня зовут Астрагаль

– Во рту пересохло – жарища дикая!

Бедолага Пьер подбивал меня принимать клиентов, а я между тем тайком попивала виски, припрятанное именно для такого рода приемов.

– Мне-то что, – говорю я, – но что скажет Жюльен, если узнает, что стал котом.

– Ну, заладила: кот да кот… Это ведь все слова. А Жюльен будет только рад, он не любит оставаться в долгу… И потом, если я не ошибаюсь, вы с ним не женаты?

Деньги я буду зарабатывать, чтобы погасить долг, и только, иначе он, Пьер, и не взял бы их, а что касается Жюльена, то если уж я вправду считаю его мужем, ему можно представить дело самым невинным образом.

– Что-что, а пудрить мозги женщины умеют!

Итак, приличия не пострадают: Пьер забирает то, что ему причитается. Жюльен знать ничего не знает, а я тружусь для пользы дела, в этом греха никакого нет.

Но мне на приличия наплевать, и я все рассказываю Жюльену.

И даже немного сгущаю краски.

– Дорого мне обходятся эти разговоры с Пьером, еще неизвестно, кто у кого в долгу…

Жюльен явился среди ночи. В прошлый раз Нини пришлось вскочить с постели и открывать ему, а утром, в одиннадцать часов, притащив нам поднос с завтраком, она раздраженно проворчала:

– Больше этот номер не пройдет, хватит с меня! Звоните сколько влезет, хоть до посинения… Я вам не прислуга! Без записки, без звонка в два часа ночи заваливаться! Нет уж, извините, ровно в одиннадцать я запираю ворота и спускаю собаку – у нас так и было заведено, пока мы держали гостиницу.

Что ж, на этот раз Жюльен перелез через забор, приласкал пса и влез в окно первого этажа. Обычно я не запираю двери. Только если вечером у меня нервы на пределе и я злюсь, что сменила одну тюрьму на другую, я запираюсь на два поворота ключа – все-таки приятнее думать, что дверь своей камеры я закрываю сама. Если же вечер заканчивается вкусным ужином, желудки дружно переваривают пищу, приправленную мирными звуками – посуда в руках Нини, шарманка Пьера, – вся компания размякает в сонном умиротворении, дверь остается приоткрытой: пусть хозяева, проходя ночью в туалет, заметят эту деликатную щелку, знак доверия. Но однажды утром я получила от Нини замечание: если дверь закрыта неплотно, отвисают петли, а кто будет платить за ремонт, уж не вы ли?

Что ж, я стала плотно закрывать дверь и в добрые вечера.

Жюльен вошел совершенно бесшумно, так что если бы я спала, то даже не проснулась бы. Но я не спала. Я никогда не сплю. Во всяком случае, я чувствую себя даже слишком бодрой, когда Жюльен приходит, ложится и тут же отключается. Я бы и рада быть такой же усталой и уснуть рядом с ним, а не тормошить его, не приставать к нему, сонному.

– Прости, котенок, – говорит он, – я сегодня еле живой…

Я сердито отползаю на самый край кровати и притворяюсь спящей – хоть бы и правда заснуть!.. Отчего я так хочу его, только его? Конечно, он облегчает мою боль, развеивает скуку, он моя радость, но… Если бы я могла двигаться, если бы рядом был еще кто-нибудь, выбрала бы я его или нет?

В эту ночь Жюльен был в форме.

– То-то Нини утром скроит рожу! Хочется пить, схожу-ка я на кухню. Тебе чего-нибудь принести?

– Угу. Стакан воды. На четыре пятых разведенной “Рикаром”.

Текут часы. Мы лежим не шевелясь, голые, в испарине, вдыхая проникающий сквозь ставни прохладный воздух.

– У меня здесь есть рубашки? – вдруг спрашивает Жюльен.

– Да, я перестирала и перегладила целый мешок твоего барахла. Нини сказала, что раз я называюсь твоей женой, то должна заботиться о твоем белье.

– Нет, серьезно? Она заставила тебя вкалывать? С твоей ногой?

– Ну, не ногами же я стираю. Ничего, я даже повеселилась. После стирки развесила белье в окне, а Нини стала разоряться: соседи, мол, догадаются, что у них кто-то живет, что это мне не зона и т. д. А я, что ни день, что-нибудь новенькое изобрету. Извожу их, как могу. Вчера раковину засорила, перепачкала простыни – в общем, пакощу по мелочам. Будем квиты. Слинять бы отсюда, а, Жюльен?

Но оказывается, на Жюльена свалились новые заботы, объявился еще один тип в бегах, живет сейчас у матушки, и ему нужна крыша. Жюльен хотел пристроить его здесь. Для него и рубашки.

– Да они из-за меня уже на стенку лезут…

– Э, знала бы ты, сколько народу я им подкидывал! Они всегда так: повопят-повопят, но жадность сильнее, и в конце концов соглашаются.

– А что за женщин ты сюда водишь?

– Ага, уже наболтали… Да это все так, я их никогда и не помню… Какая разница, Анна, пойми, для меня есть только ты. Не верь никому и ничему, ты одна-единственная.