Норман Оллестад - Без ума от шторма, или Как мой суровый, дикий и восхитительно непредсказуемый отец учил меня жизни

– Ползи вниз, прямо на меня! – увещевал я Сандру. – No problemo!

Однако вместо этого она начала съезжать влево. Я уже не мог подняться по склону, чтобы ее остановить. Весь мой план рухнул: ее рука, плечо и бедро соскользнули в воронку.

…как пошел в шестой класс. Средняя школа находилась недалеко от моего нового жилища – дома в стиле «крафтсман» [45]постройки 40-х годов, с двумя спальнями и ванными. Он стоял на обрыве, откуда открывался вид на залив Санта-Моника. Отец купил его за бесценок, потому что несколько лет назад во время сильного ливня соседний домик смыло в каньон. Но папа счел, что наш дом вполне надежен, так как прошел испытание ураганом и устоял.

Новая жизнь в пригороде сразу же захватила меня. Мои ровесники постоянно обсуждали видеоигры, бейсбольные карточки и последние события из «Старски и Хитча» [46] , а я был в этом полным профаном. Поэтому я поставил себе целью научиться играть в «Outer Space» и почаще смотреть сериалы.

Очень скоро мне стало до боли очевидно, что моя манера выражаться вызывает удивление, а рассказы про Мексику или Топанга-Бич вовсе не помогают завоевать симпатии местных ребят. Они просто смотрели на меня как на сумасшедшего и не заговаривали со мной. А идиллическая фантазия о том, как мы с друзьями гурьбой бредем на занятия, была грубо разрушена новым законом о десегрегации школ [47]. Правда, я шел вместе с соседскими ребятишками по дорожке, как и мечтал, но потом мы садились в автобус и сорок минут ехали до Южного Централа [48].

Но кое-что осталось неизменным: Ник сидел все в том же кресле-качалке и смотрел те же самые передачи. Как всегда, они с мамой то и дело ссорились, а Санни по-прежнему спала в моей комнате. Выходные я проводил на пляже в Топанге и катался на волнах вместе с легендарными серферами. Почти все они теперь жили выше по каньону или по другую сторону шоссе, в «Змеиной яме» [49]. Мы собирались у спасательной станции (перестроенной из домика наших соседей), хранили под навесом свои доски и прятали в уголках и щелках драгоценные восковые плитки. Пляж выглядел совсем непривычно – всего лишь полоска грязного песка да ведущие в никуда разрушенные ступеньки.

Той осенью Ник снимал на кинокамеру все мои футбольные матчи, которые проходили по утрам в субботу. На следующей неделе он приносил рулоны пленки «Супер 8» домой к тренеру. Порой там собиралась вся команда, и тренер разбирал нашу игру. В дни матчей Ник давал мне свои тяжелые грузила для рыбалки, и перед контрольным взвешиванием я засовывал их под набедренные щитки и в защитную чашечку для паха. Из всей лиги только я один пытался завысить свой вес. Половина игроков моей команды все утро просиживали в сауне, пытаясь скинуть килограмм-другой, чтобы их допустили к игре.

Ник был моим преданным фанатом и кричал мне с трибуны, откуда снимал игру. Он рассказывал всем своим друзьям, что я не раз сталкивался лицом к лицу с самыми крупными мальчишками и никогда не уступал им. Я радовался, что мне удалось вызвать его восхищение, и мечтал, чтобы мы и дальше ладили так же хорошо. Впрочем, нельзя было предсказать, когда он снова сорвется, и поэтому я не слишком доверял этим идиллическим моментам.

Отец тоже приходил на все матчи, но никогда особенно не комментировал их. В старших классах он повредил колено, играя в футбол, и считал, что эта игра не стоит того, чтобы подвергать риску мое будущее в хоккее, лыжах и серфинге – трех видах спорта, в которых я действительно мог бы добиться успеха.

Зима в том году выдалась ранняя, и перед Днем благодарения я уже тренировался с лыжной командой Маунт-Уотермана. Нас было четверо. Как-то вечером, после долгой тренировки на уставленной воротами трассе, отец заставил меня ехать по голому льду до машины. Потом я еще дважды проделал этот путь – так он приучал меня ко льду.

В День благодарения я скатился по снежному карнизу Мамонтовой горы, который вызывал всеобщий страх: гребень высотой в три-пять метров нависал прямо над склоном. Я рассекал снежный наддув, то предательски ухавший вниз, то взмывавший вверх. Отец решил, что для меня это очень полезно, и мы проездили там целый день.

По пути домой отца одолел приступ малярии, которую он подцепил еще в 50-х, когда работал в Индии. Во время приступов на него часто нападала сонливость. Вот и сейчас он сказал, что вздремнет одним глазком. Как бывало уже не раз, я взялся за руль, а папа продолжал равномерно давить на педаль. Если впереди появлялась машина, я будил отца – хотя, по его словам, он всего лишь дремал одним глазком.Я не видел в этом никакой опасности. После короткого сна отец всегда чувствовал себя великолепно, и я гордился тем, что дал ему немного отдохнуть.