Норман Оллестад - Без ума от шторма, или Как мой суровый, дикий и восхитительно непредсказуемый отец учил меня жизни

Он протянул мне раскрытую ладонь и рывком поднял меня на ноги.

– Спустимся вон в ту долину, – сказал он. – Думаю, там, внизу, можно будет отлично покататься, Чудо-Мальчик.

…обмякшим телом отца. Все вокруг двигалось как в замедленной съемке. Каждая снежинка кружилась сама по себе, отдельно от других. С каждым новым порывом ветра обломки самолета скрипели по-новому. Туман расползался на отдельные струйки

пара.

Я встал на четвереньки, как волк или какое-нибудь другое животное, привычное к жизни в горах, и крутил головой, изучая воронку. Я чувствовал запах снега и по звуку отличал ветер из соседнего желоба от ветра, ревущего здесь. Хотя на мне не было лыжных очков, я четко видел все очертания. Снег перестал быть для меня бесформенной белой массой, и мне не нужно было его трогать, чтобы распознать изменения в текстуре и плотности.

Мой разум больше не перескакивал с одной мысли на другую. Прекратились все метания – победит или нет суровая буря, удержусь я на льду или сорвусь, ошибается ли Сандра насчет моего отца. Мозг отсек все, кроме географии окрестной территории.

Вдалеке, на том конце желоба, белело крыло самолета – прежде его скрывал серый туман вперемешку со снегом. Крыло было прижато к основанию большого ствола. Слой снега там был тоньше, так как основную массу намело с другой стороны.

Я пополз туда, постепенно выбираясь из воронки по боковой стенке. Ветер сбивал с ветвей острые льдинки, и они хлестали по лицу.

Чуть выше по склону ветер немного размел снег, обнажив едва заметную тропку. Руки мои нащупали это слабое углубление, прежде чем я разглядел его. Тропа пересекала желоб и исчезала рядом с деревом, под которым то таяло в тумане, то вновь появлялось крыло самолета. Оно стояло под углом к земле, упираясь в снег. Вот и укрытие…

Я подумал о коврике, который когда-то покрывал пол салона. Кажется, я видел его в куче покореженного металла, недалеко от Сандры. Он мне пригодится. Может, среди обломков удастся найти ледоруб или хотя бы пару перчаток? Я пополз по своим следам обратно к месту крушения, не думая, что могу упасть. Мне были нужны инструменты.

Среди искореженных обломков не нашлось ничего полезного, кроме коврика. Изувеченные куски металла только порезали бы мне руки, и все равно они были недостаточно прочными, чтобы вонзать их в лед. Я свернул коврик и зажал его под мышкой руки, на которую собирался опираться на обратном спуске.

Тут я услышал стоны Сандры. Она была где-то надо мной – я отсек мысли о ней вместе с другими отвлекающими факторами. Остекленевшие глаза, заиндевевшие ресницы. Я велел ей осторожно, крошечными шажками идти вместе со мной к крылу.

– Нет, – отозвалась она. – Я не могу двигаться.

…в руках обе наши доски для серфа. До меня не сразу дошло, что мы в Мексике.

– Пойдем на «мокруху», – сказал он. – Будет здорово!

Я слегка напрягся: отец упомянул «мокруху», а не волны. Спустившись по ржавым металлическим ступенькам, мы прошли мимо мексиканской парочки в шикарных льняных нарядах. Они прижались к перилам, как будто бы мы были banditos [18], или прокаженные, или что-то в этом роде.

Когда мы пришли на пляж, легкая зыбь оказалась волнами, и довольно большими.

– А сверху они казались меньше, – заметил я.

– Ты справишься. Вон там на подходе несколько отменных пиковых волн. Видишь?

– А мне надо будет держаться поближе к берегу?

– Нет, черт побери! Если не приближаться к пойнт-брейкам [19], с таким же успехом можно попросту барахтаться в пене.

Мне пришлось проглотить все дальнейшие возражения: по его глазам было ясно, что мы все равно туда полезем.

Воздух был горячее двухдолларового пистолета [20], как любил говорить отец, но вода оказалась холодноватой. Я завопил – от соли защипало малиновую ссадину на бедре и царапины на попе, на руках и на ладонях.

– Это только полезно, – сказал отец.

Я стиснул зубы, опустил голову и начал грести. Боль унялась, и, занырнув под парочку волн, я почувствовал себя свежим и бодрым – впервые за последние несколько дней. Отец подталкивал меня к более крупным пенным валам, и морская соль соскребала с моего тела налипшие слои пота.

Заплыв подальше, к пойнт-брейку, я начал дрожать – не столько от прохладной воды, сколько от затаенного страха. Отец растирал мне спину и спокойно рассказывал про волны. Он объяснял, что можно кататься на волнах без всяких усилий и, словно чайка, скользить в паре сантиметров от поверхности воды.