Лоуренс Аравийский - Семь столпов мудрости

На следующий день я выехал из Веджа, больной и не способный к длинному переходу. Фейсал, занятый своими неотложными делами, выделил мне в сопровождение не слишком надежных людей. Проводниками были четверо из племени рифаа и один из мерви джухейны, сириец Арслан, солдат-денщик, готовивший мне лепешки и рис и служивший мишенью для насмешек арабов, четыре агейла, один марокканец и один атейб по имени Сулейман. Верблюды, тощие из-за скудности корма на этой засушливой земле племени билли, явно не обещали быстрого движения.

Наш отъезд задерживался то по одной, то по другой причине до девяти вечера, после чего мы нехотя пустились в путь, но я был полон решимости так или иначе отъехать далеко от Веджа еще до утра. Проехав четыре часа, мы остановились на ночлег. На следующий день сделали два пятичасовых перехода и расположились под Абу-Зерейбатом, на наших старых зимних квартирах. Большой пруд усох за два месяца до размеров небольшой лужи, и вода в нем стала заметно солонее. Спустя несколько недель она окажется вовсе непригодной для питья. Говорили, что в находящемся где-то поблизости неглубоком колодце должна быть более или менее подходящая вода. Я не стал его искать, поскольку фурункул на спине и сильный жар превращали в мучения тряску на верблюде, а кроме того, я очень устал.

Мы продолжили путь задолго до рассвета и, проезжая через Хамдх, сбились с пути на пересеченной местности Агунны, в районе низких холмов. К началу дня нашли правильное направление и поехали по водоразделу, постепенно опускавшемуся к Эль-Хубту – холмистой равнине, простирающейся до Сухура, гранитные вздутия которой обступали дорогу начиная от самого Ум-Леджа, а земля была покрыта обильным урожаем арбуза-колоцинта. Плети и плоды выглядели празднично в свете встававшего дня. Джухейнцы говорили, что арбузные листья и стебли были превосходным кормом для лошадей и в течение долгих часов спасали от жажды, агейлы же утверждали, что верблюжье молоко, налитое в чашеобразную корку арбуза с выскобленной серцевиной, служит лучшим слабительным средством. Атейб сказал, что если натереть подошвы ног арбузным соком, то будет легче идти, а марокканец Хамед заметил, что высушенная мякоть заменяет хороший трут. Однако все были согласны в одном: как корм для верблюдов это растение бесполезно или даже ядовито.

За этими разговорами мы миновали Хубт – три мили приятной дороги – и, перевалив через невысокий кряж, оказались на другом участке, меньших размеров. Теперь мы видели в северо-восточном направлении две стоящие рядом огромные серые, с красноватым оттенком, полосчатые глыбы вулканической породы, где можно было укрыться от палящего солнца и свистопляски песчаных ветров. Третья, по имени Сахара, чуть в стороне от них, была сложена из вызвавшей мое любопытство пузыристой вулканической породы. Вблизи она была похожа на гигантский, наполовину вросший в землю футбольный мяч, вплоть до такого же коричневого цвета. Ее южная и восточная поверхности были совершенно гладкими и невыветренными, а правильная куполообразная вершина сияла, словно отполированная, и по ней разбегались мелкие трещины, напоминавшие швы. Это была одна из самых странных вершин Хиджаза – страны причудливых холмов. Мы осторожно ехали к ней под мелким дождем, казавшимся странно-прекрасным в ярком свете солнца.

Наш путь пролегал между Сахарой и Сухуром, по глубокому песку узкой горловины с почти отвесными голыми стенами. Их верх был неровным. Нам пришлось карабкаться по изрытым каменистым склонам, вдоль большого сброса породы между двумя наклонными красными рифами из твердой породы. Вершина перевала была похожа на лезвие ножа. Мы устремились с нее в заваленное камнями ущелье, наполовину перекрытое сорвавшимся валуном, испещренным знаками племен, многие поколения которых пользовались этой дорогой. За ним открылись поросшие деревьями просторы, на которых зимой собиралась почва, смывавшаяся проливными дождями с отполированных склонов Сухура. Здесь повсюду встречались гранитные обнажения, а в еще влажных руслах дождевых потоков под ногами стелился серебристый песок. Стокс был направлен в сторону Хейрана.

Затем мы долго петляли по лабиринту между беспорядочными низкими буграми гранитного щебня, с трудом выбирая хоть сколько-нибудь приемлемую для верблюдов дорогу. Вскоре после полудня эти бугры отступили перед широкой лесистой равниной, по которой мы ехали целый час, а потом снова начались неприятности: нам пришлось спешиться и вести верблюдов по узкой горной тропе с разрушенными ступенями из породы, настолько отполированной за долгие годы тысячами ног, что двигаться по ним в дождливую погоду было просто опасно. Эти ступени вели нас то вверх по длинным склонам холмов, то вниз между холмами поменьше, к новым долинам, а затем каменистая зигзагообразная тропа привела нас к руслу потока. Оно скоро стало слишком узким для навьюченных верблюдов, и тропа отошла от него, едва цепляясь за крутой склон холма между отвесными скалами: одна нависла сверху, другая угрожающе вздымалась снизу. Через четверть часа после этого головокружительного трюка мы с радостью добрались до высокой седловины, на которой предыдущие путники сложили пирамидки из камней в знак благодарности Всевышнему, сохранившему им жизнь. Такого же типа были пирамидки вдоль дорог Мастураха, которые я запомнил со времени своего первого аравийского путешествия из Рабега к Фейсалу.