Лоуренс Аравийский - Семь столпов мудрости

Мы быстро ехали по гладкому кремню грязной низины, тем не менее сильный автомобиль очень трясло. Но судьба бывает зла: завязавшийся диспут вынудил нас повернуть в местный лагерь племени серахин. Однако мы извлекли пользу из этой нашей потери, приказав воинам этого племени отправиться в Умтайю, а заодно разнести по всей железной дороге слух о том, что дороги через Аджлунские горы, по которым попытаются уйти в более безопасные места разбитые турецкие армии, могут быть перекрыты.

Потом наш автомобиль продолжил путь на север. За двадцать миль до Ум-эль‑Сураба мы встретили одинокого бедуина, в страшном волнении ехавшего на юг. Его седые волосы и борода развевались по ветру, а заткнутая за веревку, заменявшую ему пояс, рубаха надувалась пузырем за его спиной. Уступив дорогу, чтобы пропустить нас, он воздел к небу костлявые руки и прокричал: «Самый большой аэроплан в мире!» – и снова помчался на юг распространять свою величайшую новость среди палаток, разбросанных по пустыне.

В Ум-эль‑Сурабе на траве площадки стоял величественный «хэндли», а «бристоли» и 9А, словно неоперившиеся птенцы, укрылись под его крыльями. «Наконец-то они прислали нам аэроплан, от которого этим тварям не поздоровится», – говорили столпившиеся у машины восхищенные арабы. Еще до наступления ночи слух о новом ресурсе Фейсала перелетел через Джебель-Друз и Хауранскую долину, возвещая народу о том, что весы клонились в нашу сторону.

Прилетел сам Бортон, чтобы оказать необходимую помощь. Пока мы разговаривали с ним, наши люди вытаскивали из бомбовых отсеков и фюзеляжа машины тонны бензина, масла и запасных частей для истребителей «бристоль», чай, сахар, пайки для солдат, письма, телеграммы агентства Рейтер и лекарства для нас. Затем массивная машина с началом сумерек взлетела и взяла курс на Рамлех, для выполнения согласованной программы ночных бомбардировок Дераа и Мафрака, чтобы окончательно расстроить движение по железной дороге, завершая дело, начатое нашими диверсиями.

Мы, со своей стороны, должны были продолжать давление на противника с помощью пироксилина. Алленби поручил нам беспокоить Четвертую турецкую армию и сдерживать ее до разгрома ее Чейтором из Аммана, а затем уничтожить окончательно при отступлении. Отступление это было вопросом дней и казалось настолько несомненным, насколько это может быть на войне. На следующей неделе нам предстояло поднять в воздух свои аэропланы в зоне между нами и Дамаском. И Фейсал решил придать нашей колонне всадников Нури Шаалана из племени руалла, дислоцировавшихся в Азраке. Это должно было увеличить нашу численность примерно до четырех тысяч, что составило бы больше трех четвертей нерегулярной армии, и это было надежно, потому что твердый, молчаливый, циничный старик Нури твердо держал это племя в своей руке.

Такой человек, как он, лишенный чувств и не признававший доводов, был большой редкостью в пустыне. Он что-то делал или чего-то не делал, и на этом все кончалось. Когда остальные наговорились, он объявил свою волю несколькими плоскими, лаконичными фразами, спокойно ожидая повиновения, которое тут же приходило, потому что он был старым и мудрым, иными словами, усталым и разочарованным: настолько старым, что мне оставалось лишь удивляться тому, как его угораздило поддаться нашему энтузиазму.

Я провел следующий день в палатке Насира, среди его посетителей-крестьян, разбираясь в слишком обильной информации, которой нас снабжали их быстрый ум и добрая воля. В этот день моего отдыха Нури Саид с Пизани, прихватившим с собой два орудия, со Стерлингом, Уинтертоном и Янгом с его бронеавтомобилями и значительной группой солдат открыто направились к железной дороге, очистили ее испытанными военными средствами, разрушили километр пути и сожгли пробную деревянную конструкцию, с помощью которой турки собирались восстановить мост, взорванный Джойсом и мною перед нашим первым нападением на Дераа. Нури Шаалан, в плаще из тонкого сукна с шелковистой отделкой, лично привел своих конников из племени руалла, галопируя с самыми лучшими из них. Под его присмотром племя демонстрировало отвагу, удостоившуюся похвалы даже Нури Саида.

Сегодняшняя операция Нури была последним ударом, после которого турки отказались от намерения восстановить линию на участке между Амманом и Дераа. Мы этого не знали; их аэроплан по-прежнему кружил над нами, и мы торопились привести в негодность все еще довольно длинную взлетно-посадочную полосу. На следующий день Уинтертон, Джемиль и я выехали на автомобилях, чтобы изучить линию железной дороги, отходившей к югу от станции Мафрак. Нас встретил яростный пулеметный огонь, прицельность и интенсивность которого превосходили ожидаемое нами на основании нашего опыта. Позднее мы захватили в плен этих «стрелков» и выяснили, что они представляли собою немецкое пулеметное подразделение. Озадаченные, мы на короткое время отъехали, а потом поехали снова к соблазнительному мосту. Я планировал въехать под него на автомобиле, насколько позволит свод арки, и, укрывшись таким образом, заложить заряд под каменную опору. Я пересел в броневик, положил на заднюю часть машины шестьдесят фунтов пироксилина и велел водителю ехать под арку.