Лоуренс Аравийский - Семь столпов мудрости

Хомс и Хама были как братья-близнецы. Все их население занималось ремеслами. В Хомсе это были хлопок и шерсть, в Хаме – парчовые шелка. Их промышленность процветала и разрасталась, а купцы быстро находили новые рынки сбыта, удовлетворяли новые вкусы потребителей в Северной Африке, на Балканах, в Малой Азии, Аравии, Месопотамии. Они демонстрировали производственный потенциал Сирии, растущий без привлечения иностранных специалистов, подобно тому, как Бейрут первенствовал в распределении. Но если процветание Бейрута делало его левантийским городом, то процветание Хомса и Хамы усиливало местный патриотизм. Можно было подумать, что знакомство с заводским производством и с электроэнергией убеждало людей в том, что способы, применявшиеся их отцами, были лучше.

Алеппо хотя и находился в Сирии, но не был ни сирийским, ни анатолийским, ни месопотамским городом. В нем смешались расы, веры и языки Османской империи, уживавшиеся меж собой на основе компромисса. Алеппо пользовался благами всех окружавших его цивилизаций. Результатом этого представляется отсутствие энтузиазма в вере его жителей. Даже в этом они превосходили остальную Сирию. Они больше воевали и торговали, были более фанатичны и порочны и производили при этом прекрасные вещи, но все это при недостатке убежденности обесценивало их многообразные достоинства.

Для Алеппо было типично то, что в этом городе между христианами и магометанами, армянами, турками, курдами и евреями существовали более братские отношения, чем, возможно, в любом другом крупном центре Османской империи, и к европейцам там проявлялось больше дружеского расположения, хотя они и были ограничены свободой действий. В политическом отношении этот город стоял полностью в стороне, за исключением арабских кварталов с бесценными средневековыми мечетями. Кварталы эти распространялись на восток и юг от короны, изображенной на стене большой крепости Алеппо.

Все народы Сирии были открыты для нас благодаря тому, что общим у них был арабский язык. Различия между ними носили политический и религиозный характер. В морально-психологическом отношении они различались следующим образом: невротическая чувствительность жителей морского побережья постепенно сменялась сдержанностью, характерной для людей, живущих в центре страны. Они были сообразительными, самодовольными, но отнюдь не искателями истины, не беспомощными (подобно египтянам) перед абстрактными идеями, но вместе с тем непрактичными людьми. И настолько же ленивыми, насколько и поверхностными умом. Их идеалом была легкость, с которой они вмешивались в дела других.

Они с детства не признавали никаких законов, повинуясь собственным отцам только из страха перед ними, а впоследствии и правительству по той же причине. Всем им хотелось чего-то нового, потому что при всей поверхностности и неподчинении закону они питали горячий интерес к политике и к науке, азы которой сириец схватывал легко, но превзойти которую ему было очень трудно. Они всегда были недовольны тем, что для них делало правительство, но лишь немногие искренне задумывались о приемлемой альтернативе, и еще меньше было таких, кто согласился бы на нее.

В оседлой Сирии не было местной административной единицы крупнее деревни, а в Сирии патриархальной самым крупным таким образованием был клан, но эти органы были неформальными, действовали на добровольной основе, не располагая никакими официальными полномочиями, и возглавлялись людьми, на которых указывали семьи, лишь при самом незначительном согласовании с общим мнением. Высшей властью была импортированная бюрократическая система турок, на практике либо довольно хорошая, либо очень плохая, в зависимости от личных качеств людей (обычно жандармов), через которых она действовала в первой инстанции.

Даже вполне законопослушные сирийцы проявляли странную слепоту к незначительности своей страны и неправильное понимание эгоизма великих держав, чьим обычным подходом был приоритет собственных интересов перед интересами более слабых народов. Некоторые громко кричали о создании Арабского королевства. Это обычно были мусульмане, а христиане-католики выступали против, требуя «европейского порядка», который обеспечил бы привилегии без обязанностей. Оба эти предложения были, разумеется, далеки от чаяний национальных групп, активно требовавших сирийской автономии. Сирия пребывала в политической дезинтеграции. Между одним городом и другим, между одной деревней и другой, одной семьей и другой, одной верой и другой существовала скрытая неприязнь, усердно разжигавшаяся турками. Само время убеждало в невозможности автономии в таком составе. Исторически Сирия была коридором между морем и пустыней, соединяя Африку с Азией, Аравию с Европой. Она была вассалом Анатолии, Греции, Рима, Египта, Аравии, Персии, Месопотамии. Когда же на короткое время она получила независимость благодаря слабости соседей, это привело к жесткому несогласию северных, южных, восточных и западных «королевств» размером в лучшем случае с Йоркшир, а в худшем – с графство Ратленд. Если Сирия и была по своему характеру вассальной страной, то по традиции она была также и страной агитации по радио, и страной непрекращающегося восстания. Ключом к общественному мнению была общность языка. Мусульмане, чьим родным языком был арабский, по этой причине рассматривали себя как избранный народ. Факт наследования ими Корана и классической литературы превратил патриотизм, обычно определяемый почвой или кровью, в языковой.