Лоуренс Аравийский - Семь столпов мудрости

Тем временем подчинявшаяся мне часть сознания рисовала воображению страшную картину того, как я буду выглядеть после того, как по мне прокатится вся эта лавина солдат и верблюдов.

Прошло много времени, прежде чем от меня отвязались наконец эти стихи, а турки так и не проявили ко мне интереса, и ни один верблюд не втоптал меня в землю. В оглохшие при падении уши снова ворвались звуки: на этот раз это был какой-то шум, доносившийся спереди. Я с усилием оторвал спину от земли, сел и увидел, что сражение закончилось. Наши люди разъезжали группами, добивая последних солдат противника. Тело моей верблюдицы огромным камнем лежало в нескольких шагах за моей спиной и, пока шел бой, разделяло бешеный поток людей и верблюдов на два рукава, по чистой случайности защищая меня от гибели. В ее затылке зияла рана от одной из пяти выпущенных мною из револьвера пуль…

Мухаммед подвел ко мне Обейда, моего запасного верблюда; подошел и Насир, ведя за собой захваченного в плен раненого командира турок, которого он спас от гнева Мухаммеда эль-Зейлана. Глупец не желал сдаваться и пытался спасти положение своего отряда, размахивая карманным револьвером. Воины племени ховейтат были беспощадны: резня, унесшая накануне жизни их женщин, стала внезапно открывшейся для них новой и при этом особенно ужасной стороной войны. Поэтому в плен было взято всего сто шестьдесят человек, в большинстве раненых, а на дне долины остались три сотни убитых и умирающих.

Из рядов противника бежать удалось немногим: это были артиллеристы на своих упряжках да несколько верховых офицеров и солдат с проводниками из племени джази. Мухаммед эль-Зейлан гнался за ними три мили до самой Мриеги, выкрикивая на ходу проклятия и оскорбления, и, должно быть узнав его, они решили держаться от него подальше. Кровная месть Ауды и его родственников никогда не распространялась на политически мыслившего Мухаммеда, демонстрировавшего дружелюбие ко всем членам его племени всегда, когда это было возможно. Среди беглецов был и тот самый Даиф-Алла, который сообщил нам хорошие новости о Королевском колодце в Джефере.

Подошел, покачиваясь на длинных ногах, и Ауда. В его глазах все еще горел азарт сражения, а быстрая, сбивчивая речь была совершенно бессвязной: «Работа, тяжелая работа, пули, абу тайи…» В руках он держал разбитый полевой бинокль, простреленную револьверную кобуру и побитые ножны своей сабли. Его накрыло турецким залпом, лошадь под ним была убита, но ни одна из шести пуль, продырявивших его одежду, не оставила на нем ни единой царапины.

Позднее он строго по секрету сказал мне, что тридцать лет назад купил за тысячу двадцать фунтов Коран, ставший его амулетом, и с тех пор ни разу не был даже ранен. Действительно, смерть словно избегала его, кружа вокруг и унося его братьев, сыновей и просто сторонников. Эта книжка, отпечатанная в Глазго, стоила восемнадцать пенсов, но получившая широкую известность неуязвимость Ауды не позволяла смеяться над его суеверием. Он бурно радовался исходу боя, главным образом потому, что, показав, на что способно его племя, посрамил меня с моими сомнениями. Мухаммед злился на нас – пару глупцов, говорил, что я хуже Ауды: оскорбить Ауду словами было хуже, чем бросить камень в безумца, в результате чего он едва всех нас не погубил. Правда, убитыми мы потеряли только двоих – одного из племени руэйли и одного шерари.

Конечно, было прискорбно потерять любого из наших людей, но для нас слишком много значило время; а необходимость войти в Маан и деморализовать преграждавший нам доступ к морю небольшой турецкий гарнизон настолько, чтобы он сдался, была такой настоятельной, что я пошел бы на бо́льшие потери. В подобных случаях смерть оправдывалась и была недорогой ценой.

Я пытался расспрашивать пленных об их войсках в Маане, но пережитое нервное потрясение оказалось для них слишком суровым: одни просто пялились на меня и несли какую-то бессмыслицу, другие со слезами обнимали мои колени и в ответ на каждый вопрос уверяли, что они такие же мусульмане, как и мы, мои братья по вере.

В конце концов все это меня разозлило, я отвел одного из них в сторону и, как следует ему всыпав, новой болью привел в полусознательное состояние, после чего он стал достаточно вразумительно и логично отвечать на вопросы и рассказал, что их запасной батальон был направлен в подкрепление, так как имевшихся в Маане двух рот было недостаточно для его круговой обороны.