Трейси Киддер - За горами – горы. История врача, который лечит весь мир

Вспоминая свой первый год в Гаити, Фармер говорил: было такое ощущение, что осознание своего истинного призвания складывалось из множества элементов. Однако, подчеркивал он, это произошло не вдруг, а постепенно: “У меня это был процесс, а не отдельное событие. Постепенное пробуждение, а не внезапное озарение”. Но тут ему пришел на ум один эпизод, случившийся в Леогане. Проанализировав его, Фармер признал, что озарение, наверное, все-таки тоже имело место.

Работая волонтером в больнице Сент-Круа в Леогане, он познакомился с молодым американским врачом. “Он любил гаитян, – сказал Фармер. – Вообще был очень вдумчивый”. Врач проработал в Гаити около года и через несколько дней собирался возвращаться домой в Штаты. “Слушая его, я заметил, что во мне уже что-то изменилось, – объяснял Фармер. – Я вовсе не осуждал его. Но вот он, повидав эту страну, готов был уехать и стереть ее из памяти, и я задался вопросом: а я-то так смогу? Он ведь правда покидал Гаити, покидал душой и телом, и я вдруг понял, что у меня так не получится”.

– Тяжело, наверное, уезжать? – спросил он молодого врача.

– Шутишь? Дождаться не могу. Здесь же нет электричества. Кошмарное место.

– Но ты не боишься, что не сможешь забыть все это? Здесь столько больных.

– Нет, – ответил врач. – Я американец, и я возвращаюсь домой.

– Ну да. Я тоже, – сказал Фармер.

Весь день и весь вечер он обдумывал этот разговор. Что значит “я американец”? По каким критериям люди относят себя к той или иной категории? Он понимал позицию врача, но собственную пока точно определить не мог. Единственное, что он знал наверняка, – он тоже станет врачом.

Позже, уже ночью, в больницу поступила молодая беременная женщина, страдающая малярией. “Ее кровь кишела паразитами, – вспоминал Фармер. – Тяжелая малярия. Она впала в кому, и ей требовалось переливание крови – тогда я не знал всех подробностей, но теперь знаю, поскольку это моя специальность. Так вот, с ней приехала сестра. Крови у нас не было, и врач велел сестре ехать в Порт-о-Пренс и купить крови, предупредив, однако, что это стоит денег. У меня денег не было, я пробежался по сотрудникам и собрал пятнадцать долларов. Отдал их женщине, она ушла, но потом вернулась: ей не хватило и на тап-тап, и на кровь. У пациентки тем временем началось поражение легких, изо рта потекла такая розовая субстанция. Медсестры говорили, дело безнадежное, кое-кто настаивал, что надо делать кесарево, а я все твердил, что должен быть какой-то способ добыть ей крови. Ее сестра просто с ума сходила, рыдала безудержно. У больной было пятеро детей. Какой ужас, жаловалась сестра, бедному человеку даже переливание крови не получить. И добавляла: мы же все живые люди”.

Это слова – tout moun se moun – звучали прямым ответом на вопрос, которым он задавался не далее как днем. “Американец” – достаточно ли этого для самоопределения? “Она повторяла это снова и снова, – продолжал свой рассказ Фармер. – Мы же все живые люди”.

Женщина умерла вместе со своим нерожденным малышом. Ее сестра потом горячо благодарила Фармера. Естественно, это лишь обостряло его чувство вины за неудавшийся аварийный сбор средств. Видя, как он переживает, врачи и медсестры окружили его сочувствием. Медсестры говорили: “Бедненький Пол! Какой милый молодой человек”. А врачи наверняка думали: “Новичок необстрелянный, наивный такой”. Вспоминая об этом через много лет, он все еще шлифовал ответные реплики: “Ага, зато я выносливый. Вот в чем штука. На самом деле я тогда вовсе не был наивным”.

А может, и был все-таки – немножко. Он решил заняться сбором средств, чтобы купить в больницу оборудование для хранения консервированной крови. Стал писать родственникам, родителям друзей, учившихся с ним в Дьюке. Объяснял, какие страшные вещи творятся в Гаити, описывал свой проект. Многие присылали ему чеки. В итоге набралось несколько тысяч долларов. Фармер ликовал. В письме Офелии он сообщал: “Отправляюсь в Леоган встречаться с директором больницы Сент-Круа, будем обсуждать БОЛЬШИЕ ПЛАНЫ”. Но в скором времени Офелия получила еще одно послание: “Моя работа здесь, в Сент-Круа, получается совсем не такой, как я себе представлял. Не то чтобы мне здесь не нравилось, но главная проблема в том, что эта больница – не для бедных. Я потрясен, серьезно. Все услуги оплачиваются заранее”.

Ключевой императив теологии освобождения – обеспечивать преференцию для бедных – представлялся Фармеру достойной жизненной целью. Конечно, идти к ней можно практически где угодно, но доктрина явно подразумевала необходимость различать степени бедности. Здравый смысл подсказывал обеспечивать медицинскую помощь там, где в ней больше всего нуждаются, а места беднее Гаити было не найти, по крайней мере в Западном полушарии. Внутри же Гаити Фармер не находил места беднее Канжи. Он не стал задерживаться в Леогане, чтобы посмотреть, как там установят банк крови. Ему сказали, что больница намерена брать с пациентов плату за кровь. Он рассказывал мне, как ехал обратно на Центральное плато, а в голове крутилась мысль: “Построю, черт подери, собственную больницу! И там уж ничего подобного не будет, благодарю покорно”.