Майкл Харрис - Со всеми и ни с кем - книга о нас – последнем поколении, которое помнит жизнь до интернета

После того как я впервые увидел отзыв блогера, напечатанный вместе с откликами «профессиональных» критиков, плотину прорвало. Сегодня пресс-агентства регулярно выдают сайтам, которые люди ведут в одиночку, бесплатные билеты на представления в надежде получить взамен хвалебную рецензию. Театральные менеджеры, которые перед началом спектакля просят зрителей выключить мобильные телефоны, призывают их в антракте включить телефоны, чтобы поделиться впечатлениями в Twitter. Через пять лет после того, как я впервые отметил эту перемену, мы с другом объявили великолепным один фильм, которому пользователи интернета дали хорошие отзывы. Мы выбирали пиццерию в Сиэтле, ориентируясь на страницу Yelp, которую один доброхот показал нам на дисплее своего телефона (мы были поражены тем, что какой-то чудак в отеле попытался лично объяснить нам, где мы можем пообедать). По мере того как мои друзья все больше полагались на любительскую или алгоритмическую критику, они все охотнее становились критиками-любителями, пополняя базы данных Yelp и Amazon. Входя во вкус этого пополнения и подчинения океана информации (или во всяком случае взаимодействия с ним), каждый становится экспертом. Стоит ли волноваться по этому поводу?

Когда известный поборник элитаризма (и лауреат Пулитцеровской премии) Уильям Генри III написал свою самую знаменитую книгу In Defense of Elitism, стало ясно, что он очень недоволен тем, насколько похоже «главное настроение современной американской культуры на самовосхваление деревенских мужланов». Да, это жесткое и обидное высказывание. Временами текст (написанный в 1994 году, незадолго перед тем, как «деревенские мужланы» ради «самовосхваления» прибрали к рукам гений интернета) кажется невыносимо снобистским в своем стремлении отделить зерна от плевел. Но стоит вернуться к этому элитарному порыву во второй раз, так как текст высвечивает позицию (при отсутствии мнения или его скупом выражении), от которой мы отказываемся, выходя во всемирную сеть. Нам, кстати, нечасто напоминают об отсутствии мнения. Однако если вы верите, что одни мнения могут быть лучше других, то вы сами своего рода элитарист. Я помню, что в девятнадцать лет читал In Defense of Elitism с ощущением того, что совершаю постыдный поступок (так чувствовало себя предыдущее поколение при просмотре Playboy). Это был рубеж нового тысячелетия, мои университетские друзья придерживались левых убеждений и удивленно вскидывали брови, словно заставали меня за чтением бульварного романа. Однажды я сказал очень строгой девушке из нашей группы: «Тиковая мебель лучше сосновой». После этого она не разговаривала со мной неделю.

Интересно, что бы подумал обо мне бедный Уильям Генри III, если бы знал, какие фильмы я смотрю в сети, какую музыку предпочитаю? Вместо того чтобы прислушиваться к советам первоклассных критиков, я выбирал из предложений на Netflix, который ориентировался на меня как на человека, смотревшего «Блондинки в законе» (2001). (Банальность и случайность наших интересов и склонностей порой оказывают на нас весьма болезненное воздействие.) Это алгоритмически подобранные предложения подходящих фильмов для человека, которому понравились «Блондинки в законе». Таким образом, это собственное, хотя и компьютеризированное суждение самого этого человека – цифровая версия восклицания «О, это будет в твоем вкусе!» Часто меня буквально коробило от нарисованных Netflix моих кинематографических склонностей, которые он мне навязывал. (Мой друг по имени Дэвид жаловался, что Google AdSense «из-за моих предпочтений обходится со мной как с женщиной сорока трех лет».)

Можно предположить, что в будущем гораздо больше вещей станет подбираться согласно общественному консенсусу. При этом мы не будем осознавать, что выбор делается не нами, хотя и за нас. Ученый-компьютерщик (и первопроходец виртуальной реальности) Джайрон Ланье очень гневно отзывается об этой «невидимой руке» в книге Who Owns the Future?

Если критерий качества – это рыночная стоимость, то какого черта мы мучаемся и доказываем теоремы? Почему бы нам просто не поставить на голосование вопрос о том, верна теорема или нет? Чтобы обставить это дело наилучшим образом, давайте заставим голосовать всех без исключения, но особенно сотни миллионов людей, которые ничего не смыслят в математике. Это вас устроит?

Эта невидимая рука принимается за работу всякий раз, когда вы отправляете запрос в поисковую систему. Когда Google выбрасывает вам результаты поиска, его алгоритм (имитируя научную традицию) допускает, что наиболее авторитетна та работа, которую чаще всего цитируют. Google отдает предпочтение результатам поиска, связанным ссылками с наибольшим числом веб-страниц. Он выставляет в начало списка наиболее популярные из 142 миллионов ответов, например на запрос «веселье». В уже упоминавшейся книге «Пустышка. Что интернет делает с нашими мозгами» Николас Карр рассказывает интересную историю о том, куда может завести такой подход. Социолог Джеймс Эванс из Чикагского университета составил базу данных из тридцати четырех миллионов научных статей, опубликованных в журналах за период с 1945 по 2005 год, чтобы установить количество и разнообразие цитирования, использованного в этих статьях. Стала ли благом для науки публикация научных журналов в сети, а не на бумаге?