На третий день своих странствий она провалилась в канаву и вывихнула себе ногу. Много часов пролежала так Анна, трепеща за ребенка, пока, наконец, ее не отнесли в какой-то двор, где ей пришлось валяться в хлеву. Малыш ползал под ногами у коров и только смеялся, когда она то и дело вскрикивала от страха за него. В конце концов, ей пришлось назвать людям в усадьбе имя своего мужа, и он снова отвез ее в Меринг.
С тех пор Анна не делала больше попыток бежать и покорилась судьбе. Она упорно работала. Трудно было выколотить что-нибудь из этого крохотного поля и кое-как сводить концы оконцами. Однако муж не обижал ее, и ребенок был сыт. И брат нет-нет, да и навещал их
и привозил какие-нибудь гостинцы, а однажды она даже решилась отдать покрасить платьице малыша в красный цвет. Красный цвет пристанет сыну красильщика, подумала она.
Со временем Анна примирилась со своим положением, тем более, что воспитание ребенка давало ей немало радости.
Так прошло несколько лет.
Как-то раз она пошла в деревню за патокой и, вернувшись, не нашла ребенка в хижине; муж рассказал ей, что какая-то хорошо одетая женщина приехала в карете и увезла его. В ужасе Анна прислонилась к стене и в тот же вечер отправилась в Аугсбург, захватив в дорогу лишь узелок, с едой.
В вольном городе она первым делом бросилась в кожемятню. Ее не впустили, ребенка она не увидела.
Напрасно сестра и зять утешали ее. Анна побежала к властям, крича вне себя, что у нее украли сына. Она не постеснялась намекнуть, что мальчика украли протестанты. В ответ она услышала, что наступили новые времена, между католиками и протестантами заключен мир. Бедная женщина так ничего и не добилась бы, если бы не одно необыкновенно счастливое обстоятельство. Ее дело попало к знаменитому судье, поистине необыкновенному человеку.
Судья Ирнац Доллингер славился на вето Швабию своим грубым обхождением и своей ученостью; курфюрст баварский, чей спор о правах с вольным имперским городом попал на решение к Доллингеру, прозвал его "ученый золотарь", но зато простой народ воспел его в длинной балладе.
Анна предстала перед ним в сопровождении сестры и зятя. В тесной голой каморке, окруженный кипами пергаментов, сидел коротенький, но очень толстый старик. Он не стал ее долго слушать. Записав что-то на листке, он проворчал: "Ступай туда, да только поживее!"-и указал своей пухлой ручкой на то место комнаты, куда сквозь узкие окна падал свет. Несколько
минут он вглядывался в Анну, затем вздохнул и кивком отослал ее прочь.
На следующий день он прислал за ней судебного служителя и, только она показалась на пороге, накинулся на нее:
-А ты и не заикнулась о том, что дело идет о кожемятне и богатой усадьбе?
Запинаясь, Анна ответила, что для нее дело только в ребенке.
- Не воображай, что можешь сцапать кожемятню,- заворчал судья.- Если этот ублюдок и впрямь твой, все владение отойдет родственникам Цингли.
Анна, не глядя на судью, кивнула. Потом она сказала:
- Ему не нужна кожемятня!
- Он твой или не твой? - заорал судья.
- Мой,- ответила она тихо.- Хоть бы он побыл со мной, пока не выучит все слова! А он знает только семь.
Судья сердито крякнул и стал приводить в порядок документы на столе. Затем сказал спокойнее, но все еще сердито:
- Ты держишься за этого сопляка, но и та коза в пяти шелковых юбках держится за него. А ребенку нужна настоящая мать.
- Да,-сказала Анна и взглянула на судью.
- Убирайся,- проворчал он.- А в субботу приходи в суд.
В ту субботу на главной улице и на площади перед ратушей у Перлахской башни было черным-черно: всем хотелось присутствовать на процессе. Удивительный случай вызвал много шуму, в домах и харчевнях люди спорили о том, кто настоящая мать, а кто самозванка.
К тому же старый Доллингер был широко известен своими процессами, которые он проводил в народном духе, пересыпая свою речь солеными шутками и мудрыми пословицами. Его разбирательства привлекали народ больше, чем церковные проповеди. Неудивительно, что перед ратушей толпились не только местные жители, но и немало крестьян из окрестностей. Пятница была базарным днем, и в ожидании процесса они заночевали в городе.
Зал, где Доллингер творил суд и расправу, назывался Золотым залом. Это был единственный на всю Германию зал такой величины, без колонн: Потолок был подвешен на цепях к коньку крыши.
Перед кованой решеткой, вделанной в одну из стен, сидел судья Доллингер - бесформенной грудой мяса. Простой канат отделял его от публики, он сидел на ровном полу, и даже стола перед ним не было. Уже много лет, как судья распорядился об этом: он придавал большое значение внешней стороне дела.
Читать дальше