Тадеуш Бреза - Стены Иерихона

Он давно сказал себе, чт ) уедет. В последние месяцы мысль эта стала навязчивой идеей. Может, в Южную Америку? В далекий мир. Лишь бы не в иной.

- Открою вам свой секрет, - решившись на искренность, он совершил преступление, отходя от своих принципов и немного злясь на себя, но и был растроган тем, что Метка вынудила его к этому. - Я убираюсь отсюда.

Она не поняла.

- От Штемлеров?

- Нет, из Польши. Хотел бы, прощаясь с нею, поклониться вам.

Метку однажды кто-то надул разговорами об отъезде. Сегодня она бы сказала, что никакой это не повод. Почему же путешественник может иметь на нее больше прав. Куда бы это привело?

Она слегка надула губы.

- Хорошо, что вы мне об этом говорите с самого начала.

Стало быть, эти курсы о жизни и обо мне будут заочными.

Костопольский почувствовал иронию, но посчитал это своего рода флиртом.

- Нет, - ответил он, - курсы состоятся здесь. Я уеду, когда мы исчерпаем весь материал. - И снова вернулся к своим мыслям. - Вы будете моим расставанием.

- Вы уверены, - спросила она, - что я пожелаю вам счастливого пути, как вы того хотите?

- Совершенно, - признался он.

- Судьба благословила нас, женщин, всякий раз, как мы начинаем уступать мужчине, одним таким мгновеньем, когда мы, словно в белый день, видим, чего будет стоить то приключение, которое близится. Я как раз переживаю сейчас такое мгновенье.

Костопольский сделал вид, что ему приходится кричать.

- Смотрите же, всматривайтесь же в него.

А спустя минуту:

- И что вы увидели?

Но не дал ей ответить. Сам ответил за нее.

- Путь из этого приключения не ведет ни к страданию, ни к горечи. Ценность его в том, что вы всегда будете вспоминать о нем и память о нем не будет ни тоской, ни укором. Все предшествующие ему годы мысль ваша объединит в неразрывное целое с годами детства. Знаете, приключения бывают либо глупыми, либо такими, которые нас умудряют. Верите ли вы в приключение, которое вместило в себя всю возможную зрелость?

Такое приключение рядом.

Сянос, хоть и разозлилась на себя за то, что скажет вещь само собой разумеющуюся, тем не менее предупредила:

- А если я решусь. Вы не думали об этом?

- Вы лучше обдумайте, согласны ли вы? И что? Предпочитаете это? Выбирайте.

Сам выбор, казалось, не очень занимал ее.

- У вас большие трудности?

- Как и всякий раз'--удивилась она. - Если не большие' Признаваться в этом ужасно грустно. Все прошлое свести только к этому! Тогда его пускаешь в распродажу но очень невыгодному курсу. И что еще хуже-с ведома чужих. Хотя бы и одного. Это и вправду горько.

- Да, - повторила она. - Есть у меня трудности. Во всяком случае, куда значительнее, чем при родах. Мне приходится исповедоваться под наркозом.

Костопольский пробурчал с деланным добродушием:

- Во всяком случае, вы должны. - И он коснулся ее руки. - Непременно. Теперь надо только не отступить от собственного мнения. Закройте глаза и скажите себе: я больше ничего не переменю.

Но Метка смотрела теперь на своего мужа. Тот стоял в дверях. Черные раскосые глаза его смеялись. Он вырвался из какой-то компании, в которой пили. Внимательно окинул гостиную. И скрючился, словно в руках держал чашечку кофе, который боялся пролить. Плотно сжал губы. Ноздри мягкого, оплывшего носа-он резко дышал носом-раздуты. Наконец он заметил жену. Немного сконфузился.

- Иди! - Метка протянула мужу руку.

В последний момент Костопольский отдернул свою. Появление Янека Сяноса не рассердило его. Он успел обговорить свое дело.

А теперь пусть будет и муж. Он весело поздоровался с ним.

Подвинулся, дав ему место, когда Метка попросила:

- Посиди с нами.

Мотыч, впервые увидев его, сказал:

- Что касается черт его лица, то сразу видно, бог создал их, наплевав на всякую там географическую формалистику.

Сянос услышал это и расхохотался. Здесь он понимал бога.

Если тот хотел сохранить их семейную фирму, ему надо было подумать о весьма изощренном интерьере будущего директора.

Когда он был готов, лицо он мог, в сущности, дать любое, лучше помилее, но главное-побыстрее. И дозревать Сяносу пришлось кое-как. В день совершеннолетия он принял на себя руководство заводом. Идея эта принадлежала матери, по мнению которой предприятие уже дышало на ладан. Так пусть же и он приложит руку к их разорению. Наравне с отцом на том свете и с нею самой, неведомо на каком свете живущей. До сих пор Сянос ни во что не вмешивался. Был под опекой. Опеке не доверял, но и себе тоже. Чужая глупость не умещалась в его голове. Он выговаривал себе, что упрощает дело, что плохо смотрел, что так быть не может. Подозревал, что ощущения каким-то образом подводят его. Непохоже, чтобы моя семья отличалась таким идиотизмом, остерегал он сам себя. Он ошибался-понял это, когда подрос.