Джон Голсуори - Сага о Форсайдах 2

- Нет, просто люди стали откровеннее, - это не одно и то же.

- Во всяком случае вы, адвокаты и судьи, - исключительно нравственные люди, - заметил Эдриен.

- Вот как? Откуда вы это знаете?

- Из газет.

Дорнфорд рассмеялся.

- Ну что ж, - сказал Эдриен, поднимаясь, - сыграем партию на бильярде?..

В понедельник, встретив Новый год, гости разъехались. Часа в четыре Динни ушла к себе, прилегла на кровать и заснула. Тусклый день угасал, сумерки постепенно заполняли комнату. Девушке снилось, что, она стоит на берегу реки. Уилфрид держит ее за руку, показывает на противоположный берег и говорит: "Еще одну реку, переплывем еще одну реку!" Рука об руку они спускаются с берега, входят в воду, и Динни разом погружается во мрак. Она больше не чувствует руки Уилфрида и в ужасе кричит. Дно ускользает у нее из-под ног, течение подхватывает ее, она тщательно пытается найти руками точку опоры, а голос Уилфрида раздается все дальше и дальше от нее: "Еще одну реку, еще одну реку..." - и наконец замирает, как вздох. Динни проснулась в холодном поту. За окном нависало темное небо, верхушка вяза задевала за звезды. Ни звука, ни запаха, ни проблеска. Девушка лежала не шевелясь и стараясь дышать поглубже, чтобы справиться с испугом. Давно она не ощущала Уилфрида так близко, не испытывала такого мучительного чувства утраты.

Она поднялась, умылась холодной водой и встала у окна, всматриваясь в звездную тьму и все еще дрожа от пережитой во сне боли. "Еще одну реку!.."

В дверь постучали.

- Кто там?

- Мисс Динни, пришли от старой миссис Парди. Говорят, она помирает. Доктор уже там, но...

- Бетти? Мама знает?

- Да, мисс, она сейчас туда идет.

- Нет, пойду я сама. Не пускайте ее, Энни.

- Слушаю, мисс. У старушки последний приступ. Сиделка велела передать, что сделать ничего нельзя. Зажечь свет, мисс?

- Да, включите.

Слава богу, наконец-то хоть электричество удалось провести!

- Налейте в эту фляжку бренди и поставьте в холле мои резиновые ботики. Я буду внизу через две минуты.

Девушка натянула свитер и меховую шапочку, схватила свою кротовую шубку и побежала вниз, лишь на секунду задержавшись у двери в гостиную матери - сказать, что уходит. В холле она надела ботики, взяла наполненную фляжку и вышла. Ночь была непроглядная, но для января сравнительно теплая. Дорога обледенела, и, так как Динни не захватила с собой фонарь, у нее ушло на полмили чуть ли не четверть часа. Перед коттеджем стояла машина доктора с включенными фарами. Динни толкнула дверь и вошла в дом. Горела свеча, в камельке теплился огонек, но в уютной комнате, где обычно бывало людно, не осталось никого, кроме щегла в просторной клетке. Девушка распахнула тонкую дощатую дверь, ведущую на лестницу, и поднялась наверх. Осторожно приоткрыла жиденькую верхнюю дверь и заглянула в комнату. Прямо напротив, на подоконнике, горела лампа, вырывая из мрака часть низкой комнатки и просевшего потолка. В ногах двуспальной кровати стоял доктор и шепотом разговаривал с сиделкой. В углу у окна Динни разглядела съежившегося на стуле старичка - мужа умирающей. Руки его лежали на коленях; морщинистые, темно-красные, как вишня, щеки подергивались. Старая хозяйка коттеджа полулежала на старой кровати, лицо у нее было восковое, и Динни казалось, что морщины на нем разгладились. С губ ее слетало слабое прерывистое дыхание. Веки были опущены только до половины, но глаза уже ничего не видели.

Врач подошел к двери.

- Наркоз, - сказал он. - Думаю, что не придет в сознание. Что ж, так ей, бедняжке, легче! Если очнется, сестра повторит впрыскивание. Единственное, что нам остается, - это облегчить ей конец.

- Я побуду здесь, - сказала Динни.

Доктор взял ее за руку:

- Не убивайтесь, дорогая. Смерть будет легкая.

- Бедный старый Бенджи! - прошептала Динни.

Доктор пожал ей руку и спустился по лестнице.

Динни вошла в комнату, неплотно притворив за собой дверь, - воздух был тяжелый.

- Сестра, если вам нужно отлучиться, я посижу.

Сиделка кивнула. В опрятном синем платье и чепце она выглядела бы совсем бесстрастной, если бы не нахмуренное лицо. Они постояли бок о бок, глядя на восковые черты старушки.

- Теперь мало таких, - неожиданно прошептала сиделка. - Ну, я пойду, захвачу кое-что необходимое и вернусь через полчаса. Присядьте, мисс Черрел, не утомляйтесь зря.

Когда она удалилась, Динни подошла к старичку, сидевшему в углу:

- Бенджи!

Он качал круглой головкой, потирая лежавшие на коленях руки. У Динни не повернулся язык сказать ему ободряющие слова. Она погладила его по плечу, вернулась к постели и придвинула к ней единственный жесткий деревянный стул. Потом села, молча следя за губами старой Бетти, с которых слетало слабое прерывистое дыхание. Девушке казалось, что вместе со старушкой умирает дух минувшего века. В деревне, вероятно, были другие люди того же возраста, что старая Бетти, но они сильно отличались от нее: у них не было ее здравого смысла и бережливой любви к порядку; начитанности в библии и преданности господам; гордости тем, что в восемьдесят три года у нее еще свежа память и целы зубы, с которыми ей давно уж полагалось бы расстаться, и особой манеры обращаться с мужем так, будто он не старик, а непослушный ребенок. Бедный старый Бенджи! Он, конечно, никогда не был жене ровней, но как он теперь останется один - трудно себе представить. Видимо, найдет пристанище у одной из внучек. В то доброе старое время, когда шиллинг стоил столько же, сколько теперь стоят три, чета Парди произвела на свет семерых детей, и деревня кишела их потомством. Но уживутся ли внуки с этим маленьким старичком, вечным спорщиком, ворчуном и любителем пропустить стаканчик? Найдет ли он себе место у их более современных очагов? Что ж, уголок для него, конечно, подыщут. Здесь ему в одиночку не прожить. Два пособия по старости для двух стариков и одно для одного - это разные вещи.