Джон Голсуори - Сага о Форсайдах 2

"И этот детеныш - я", - подумала Динни, перешагнула через порог и попросила:

- Мамочка, можно мне чаю? Вечером, когда все уже пожелали друг другу спокойной ночи, она снова спустилась вниз и вошла в кабинет генерала. Он сидел за письменным столом, держа карандаш и, видимо, обдумывая то, что написал. Девушка подкралась к отцу и прочла через его плечо:

"Продаются лошади:

1) Жеребец - гнедой, рост пятнадцать три четверти, десять лет, здоровый, красивый, выносливый, хорошо берет препятствия.

2) Кобыла - чалая, рост пятнадцать с четвертью, девять лет, послушная, годится под дамское седло, хорошо берет препятствия, отличная резвость.

Обращаться к владельцу, Кондафорд, Оскфордшир".

- М-м! - промычал сэр Конуэй и вычеркнул слова "отличная резвость".

Динни нагнулась и выхватила листок.

Генерал вздрогнул и повернул голову.

- Нет! - отчеканила Динни и разорвала объявление.

- Что ты! Нельзя же так! Я столько над ним просидел.

- Нет, папа, лошадей продать невозможно. Ты же без них пропадешь!

- Я должен их продать, Динни.

- Слышала. Мама мне сказала. Но в этом нет необходимости. Случайно мне досталась куча денег.

И девушка выложила на письменный стол отца так долго хранимые ею кредитки.

Генерал поднялся.

- Ни в коем случае! - запротестовал он. - Это очень благородно с твоей стороны, Динни, но ни в коем случае!

- Ты не имеешь права отказываться, папа. Позволь и мне сделать чтонибудь для Кондафорда. Мне их девать некуда, а тут как раз три сотни, которые, по словам мамы, тебе и нужны.

- Как некуда девать? Вздор, дорогая! Их тебе хватит на хорошее длительное путешествие.

- Не надо мне хорошего длительного путешествия! Я хочу остаться дома и помочь вам обоим.

Генерал пристально посмотрел ей в лицо.

- Мне стыдно их брать, - сознался он. - Я сам виноват, что не справился.

- Папа! Ты же никогда ничего на себя не тратишь!

- Просто не знаю, как это получается, - там мелочь, здесь мелочь, а глядишь, деньги и разошлись.

- Мы с тобой во всем разберемся и посмотрим, без чего можно обойтись.

- Самое ужасное, что в запасе ничего нет и все расходы приходится покрывать только за счет поступлений. Страховка стоит дорого, государственные и местные налоги растут, а доходы падают.

- Я понимаю, это ужасно. Может быть, нам стоит разводить что-нибудь на продажу?

- Чтобы начать дело, нужны деньги. Конечно, в Лондоне, Челтенхеме или за границей мы прожили бы безбедно. Вся беда - поместье и прислуга.

- Бросить Кондафорд? О нет! Кроме того, кому он нужен? Несмотря на твои усилия, мы здесь все равно отстали от века.

- Конечно, отстали.

- Мы никому не можем предложить, не краснея, это "уютное гнездышко". Люди не обязаны платить за чужих предков.

Генерал отвел глаза:

- Честно скажу. Динни, я устал от бесконечной ответственности. Я терпеть не могу думать о деньгах, подкручивать гайку то здесь, то там и ломать себе голову, удастся ли свести концы с концами. Но ты же сама сказала - продажа исключается. Сдать? А кто снимет? Кондафорд не превратишь в школу для мальчиков, сельский клуб или психиатрическую лечебницу. А на что еще в наше время годится загородный дом? Твой дядя Лайонел единственный из нас, у кого есть деньги. Может быть, он купит его, чтобы проводить здесь конец недели?

- Нет, папа, нет! Будем держаться за Кондафорд. Я уверена, как-нибудь извернемся. Давай я займусь подкручиванием гаек. А пока что ты должен взять вот это. Начало будет хорошее.

- Динни, я...

- Сделай мне удовольствие, дорогой! Генерал притянул дочь к себе.

- А тут еще эта история с тобой! - шепнул он, целуя ее волосы. - Видит бог, я...

Девушка замотала головой:

- Я выйду на минутку. Просто поброжу. На улице так хорошо, тепло...

Динни накинула на шею шарф и вышла в сад.

Последние лучи долгого дня уже погасли на горизонте, но было еще тепло, потому что роса не выпала и в воздухе не тянуло ветерком. Ночь стояла тихая, сухая, звездная. Динни сразу же затерялась в ней, хотя все еще различала смутные очертания обвитого ползучими растениями старого дома, где до сих пор светились четыре окна. Девушка встала под вязом, прижалась к нему спиной, отвела руки назад и обхватила ствол. Ночь - ее друг: ночью нет ни глаз, которые видят, ни ушей, которые слышат. Динни, не шевелясь, смотрела во мрак, черпая утешение в несокрушимой крепости того, что возвышалось позади нее. Мимо, касаясь ее лица, пролетали мотыльки. Равнодушная, пышущая жаром, не знающая тревог, деятельная даже во сне природа! Миллионы крохотных созданий забились в норки и уснули, тысячи существ летают и ползают вокруг, мириады травинок и цветов медленно оправляются после знойного дня. Природа! Безжалостная и безразличная даже к тем единственным из ее детей, кем она увенчана и воспета в прекрасных словах! Нити рвутся, сердца разбиваются, горести обрушиваются на ее глупых сынов и дочерей, а Природа не отвечает им не звуком, ни вздохом! Один звук из уст Природы облегчил бы Динни больше, чем сочувствие всех людей, вместе взятых. Ах, если бы как в "Рождении Венеры" ветерок обдувал ее, волны, словно голубки, ластились к ее ногам, а пчелы летали вокруг нее в поисках меда! Если бы хоть на мгновение она могла слиться во тьме с сиянием звезд, запахом земли, верещанием летучей мыши, полетом мотылька, чье крыло задело ее нос!