Джон Голсуори - Сага о Форсайдах 2

Голос упал до шепота. Говоривший закрыл глаза. Эдриен постоял еще с минуту, глядя на заострившееся восковое лицо; потом, высокий, чуть ссутуленный, на цыпочках подошел к двери, открыл ее и вышел.

Вернулась сиделка. Губы епископа шевелились, брови вздрагивали, но заговорил он только раз:

- Буду признателен, если вы присмотрите, чтобы голова не свалилась набок и рот был закрыт... Простите, что вхожу в такие подробности. Не хочется удручать близких моим видом...

Эдриен прошел в длинную комнату с панелями, где собралась вся семья:

- Отходит. Он посылает всем свое благословение.

Сэр Конуэй откашлялся. Хилери пожал Эдриену руку, Лайонел отошел к окну. Эмили Монт вынула крохотный платочек и вложила свободную руку в руку сэра Лоренса. Одна Уилмет спросила:

- Как он выглядит, Эдриен?

- Как мертвый воин на щите.

Сэр Конуэй снова откашлялся.

- Славный старик! - мягко заметил сэр Лоренс.

- О да! - сказал Эдриен.

Никто не двинулся с места. Всем было не по себе, как всегда бывает в доме, который посетила смерть. Подали чай, но, словно по молчаливому уговору, никто не притронулся к нему. Внезапно зазвонил колокольчик. Семеро собравшихся в гостиной людей подняли головы. Взгляды их скрестились в какой-то точке пространства, пытаясь увидеть нечто такое, что одновременно и находилось там и не существовало.

С порога донеслись слова:

- Если вам угодно взглянуть, прошу войти.

Первым, как старший, за капелланом епископа двинулся сэр Конуэй; остальные последовали за ним.

На узкой кровати, стоявшей у стены, как раз напротив стрельчатых окон, вытянулась белая прямая фигура епископа. Смерть преисполнила весь его облик новым достоинством. Он сумел скончаться еще изысканней и сдержанней, чем жил. Никто из присутствующих, даже восьмой из них - капеллан покойного, не знал, верил ли Катберт Портминстерский во чтонибудь, кроме обязанности блюсти это внешнее, мирское достоинство служителя церкви обязанности, которой он так ревностно служил. Близкие смотрели на него, испытывая все те противоречивые чувства, которые смерть пробуждает у людей разного душевного склада. Общим было только одно чувство - эстетическое восхищение зрелищем столь незабываемо достойной кончины.

Конуэй - генерал сэр Конуэй Черрел - не раз видел смерть. Он стоял, сложив руки, как когда-то стоял в Сендхерсте по команде "вольно". Лицо у него было слишком худое и аскетическое для солдата: темные впалые щеки, обтягивающие широкие скулы и переходящие в твердый подбородок; решительный взгляд темных глаз; тонкие губы и нос; подстриженные темные усики с проседью. Оно было, пожалуй, самым спокойным из всех восьми; лицо высокого Эдриена, который стоял рядом с генералом, - самым взволнованным. Сэр Лоренс Монт держал под руку Эмили, свою жену. Его худое подергивающееся лицо, казалось, говорило: "Не плачь, дорогая: зрелище на редкость красивое".

Лица Хилери и Лайонела, стоявших бок о бок с Уилмет, - одно изборожденное, другое гладкое, хотя оба в равной мере длинные, худощавые и волевые, - выражали что-то вроде участливого недоверия, словно и тот и другой ожидали, что покойник вот-вот откроет глаза. На щеках Уилмет, высокой худой женщины, горел густой румянец, рот был сжат. Капеллан, потупившись, шевелил губами, словно творя про себя молитву.

Так они простояли минут пять, затем со вздохом, вырвавшимся почти одновременно, направились к дверям и разошлись по отведенным им комнатам.

За обедом они сошлись опять. Все - и мысли, и слова - снова стало обычным, повседневным. Конечно, дядя Катберт возглавлял их род, но никому из них не был особенно близок. Поговорили о том, где его хоронить - в Кондафорде, рядом с предками, или здесь, в соборе. Видимо, вопрос решится, когда вскроют завещание. Вечером все, кроме генерала и Лайонела душеприказчиков покойного, вернулись в Лондон.

Братья сидели в библиотеке и молчали. Они прочли завещание, очень краткое, так как завещать было почти нечего. Наконец генерал произнес:

- Хочу посоветоваться с тобой, Лайонел. Насчет Хьюберта, моего мальчика. Читал, какие обвинения предъявили ему в парламенте перед закрытием сессии?

Лайонел, скупой на слова и к тому же ожидавший, что его должны назначить судьей, кивнул:

- Я видел в газетах, что был запрос. Но мне неизвестно, как сам Хьюберт объясняет дело.

- Могу рассказать. Чертовски скверная история! Мальчик, конечно, вспыльчив, но абсолютно правдив. Тому, что он говорит, можно верить безоговорочно. Скажу честно, я на его месте, вероятно, поступил бы так же.