Редьярд Киплинг - Девять сборников рассказов

Не принесла утешения модель корабля, хотя седой уверял, что Панчу разрешается сколько душе угодно поднимать и спускать паруса, не помогло и обещание, что Джуди будет открыт свободный доступ на кухню. Они хотели к папе и маме, а папа и мама уехали за море, в Бомбей, и ничем не унять было горя, пока ему сам собой не вышел срок.

К тому времени, как слезы иссякли, все притихло в доме. Тетя, а не роза, решила не трогать детей, пока "не выплачутся вволю", малый ушел в школу. Панч приподнял с пола голову и горестно хлюпнул носом. Джуди одолевал сон. За три коротеньких года жизни она не научилась сносить беду, глядя ей прямо в лицо. В отдаленье раздавался глухой гул -- мерные. тяжкие удары. Панчу этот звук был знаком по Бомбею в сезон муссонов. То было море -- море, которое необходимо переплыть всякому, кто хочет добраться до Бомбея.

-- Живей, Джу! -- вскричал он. -- Здесь рядом море. Его отсюда слышно. Слушай! Ведь они туда поехали. Может быть, мы их догоним, если не будем зевать. Они без нас и не собирались никуда. Просто забыли.

-- Ну да,--сказала Джуди. -- Просто забыли. Бежим к морю.

Дверь из передней стояла открытой, садовая калитка -- тоже.

-- Очень тут все далеко, -- сказал Панч, опасливо выглянув на дорогу, -- мы потеряемся, но будь покойна, уж я кого-нибудь найду и велю, чтобы проводили домой -- в Бомбее сколько раз так бывало.

Он взял Джуди за руку, и с непокрытой головой они припустились в ту сторону, откуда раздавался шум моря. Даун-лодж сгоял почти последним в ряду домов-новостроек, который, обегая беспорядочные нагромождения кирпича, вел на пустошь, где иногда становились табором цыгане и проводила учения роклингтонская крепостная артиллерия. Встречные попадались редко и, вероятно, принимали Панча и Джуди за детишек местной солдатни, которым не в диковинку было забираться в любую даль. Полчаса топали вперед детские слабые ноги -- по пустоши, по картофельному полю, по песчаной дюне.

-- Ой, как я устала, -- сказала Джуди, -- и мама будет сердиться.

-- Мама никогда не сердится. Наверно, стоит и ждет у моря, а папа берет билеты. Сейчас мы их найдем и поедем вместе. Джу, ты не садись на землю, нельзя. Еще чуть-чуть, и мы выйдем к морю. Да не садись ты, Джу. а то как наподдам!

Они взобрались на вторую дюну и вышли к большому серому морю. Был час отлива, и по берегу улепетывали врассыпную сотни крабов, но мамы с папой не было и следа, и даже парохода не было на море -- ничего, только грязь да песок на многие мили.

Здесь и наткнулся на них случайно "Дядягарри" -- зареванный Панч мужественно пытался развлечь Джуди, показывая ей "бояку-краба", а Джуди, обливаясь слезами, взывала к безжалостному горизонту:

-- Мама, мама! -- И снова: -- Мама! МЕШОК ВТОРОЙ

О, этот мир -- какой иэмерить мерой

Ограбленные души и умы:

Не верим, оттого что жили верой,

Не ждем, затем что чуда ждали мы.

Город страшной ночи

Пока что -- ни слова о Паршивой овце. Она явилась позже, и обязана своим появлением в первую очередь черному малому, Гарри.

Джуди -- ну как было не полюбить малышку Джуди -- получила по особому разрешению свободный доступ на кухню, а оттуда -- прямехонько в сердце тети Анни-Розы. Гарри был у теги Анни-Розы единственный сын, а Панч оказался в доме сбоку припека. Для него и нехитрых его занятий места отведено не было, а валяться по диванам и излагать свои соображения насчет того, как устроен этот мир и чего лично он, Панч, ожидает от будущего, ему запрещали. Валяются одни лентяи, и нечего протирать обивку, и нехорошо, когда маленькие столько разговаривают. Пусть лучше слушают, что им говорят старшие, так как говорится это в назидание им и во благо. Полновластный владыка домашней империи в Бомбее никак не мог взять в толк, отчего в этом новом бытии он совсем ничего не знает.

Гарри, когда ему что-нибудь захочется, лез через стол и хватал без спроса, Джуди -- показывала, и ей давали. Панчу и то и другое запрещалось. Долгие месяцы после того, как уехали мама с папой, у него оставалось единственное прибежище и заступник -- седой, кроме того, он совсем забыл, что надо говорить Джуди "помни маму".

Впрочем, такая оплошность простительна, ибо за это время тетя АнниРоза успела приобщить его к двум чрезвычайной важности явлениям -- он узнал, что есть на свете бесплотное существо по имени Бог, близкий друг и союзник тети Анни-Розы, обитающий, по всей видимости, за кухонной плитой, где всего жарче, а также коричневая замусоленная книжка, испещренная непонятными точечками и загогулинами. Панч был всегда рад удружить человеку. Поэтому он приправил повесть о сотворении мира уцелевшими в его памяти обрывками индийских сказок и преподнес эту смесь Джуди, чем привел тетю Анни-Розу в полное негодование. Он совершил грех, тяжкий грех, и за это должен был добрых пятнадцать минут слушать, что ему говорят старшие. В чем именно заключается прегрешение, он толком понять не мог, но все-таки старался не повторять его, так как Бог, по словам тети Анни-Розы, слышал все до последнего слова и очень разгневался. Если так, мог бы и сам прийти сказать, подумал Панч и выбросил этот случай из головы. После он твердо усвоил, что Господь -- это тот, кто один в целом свете превосходит могуществом грозную тетю Анни-Розу, тот, кто стоит в тени и считает удары розгой.