Редьярд Киплинг - Девять сборников рассказов

-- К черту штык, -- проговорил Лиройд, который внимательно прислушивался.-- Гляньте-ка! -- Схватив винтовку чуть пониже мушки, он взмахнул ею с такой легкостью, с какой иной действует ножом.

-- Этак-то лучше всего, -- кротко добавил он, -- хочешь -- размозжишь человеку рожу, а закроется -- руку сломаешь. Это, понятно, не по уставу. Но все равно -- мне подавайте приклад.

-- Здесь как в любви -- каждый на свой лад, -- рассудительно заметил Малвени. -- Либо приклад, либо штык, либо пуля -- кому что нравится. Так вот, как я уже, значит, говорил, стоим мы, пыхтим друг другу прямо в морду и ругаемся на чем свет. Ортерис -- тот честит свою мать, зачем она его на три дюйма длиннее не сделала. Вдруг он мне говорит "Пригнись, дубина, я у тебя через плечо вон того сниму!" -- "Да ты мне башку разнесешь, -- говорю я и подымаю руку, -- пролезай под мышкой, клоп ты кровожадный, говорю, только не продырявь меня, а то я тебе уши оборву". Чем ты угосгил того патана, что насел на меня, когда я ни рукой, ни ногой двинуть не мог? Пулей или штыком?

-- Штыком,-- ответил Ортерис,-- снизу вверх под ребро. Он тут же растянулся. Твое счастье, что так вышло.

Верно, сынок! Давка эта, значит, тянулась добрых минут пять, потом -патаны назад, а мы за ними. Помню, мне страх не хотелось, чтоб Дайна вдовой осталась. Покрошили мы немного патанов и опять застряли. А тайронцы сзади и собаками-то нас обзывают и трусами -- на все корки честят за то, что загораживаем им дорогу "Чею им не терпится? -- думаю -- Ведь по всему видно, хватит и на их долю" Тут за мной кто-то пищит, жалостно этак. "Пропусти, дай мне до них добраться! Ради девы Марии, подвинься, дылда, ну что тебе стоит?" -- "Куда тебя несет? На тот свет еще успеешь", -- говорю я, не поворачивая головы, не до того было клинки плясали у нас перед носом, как солнце на заливе Донегол в ветреный день. "Видишь, сколько наших положили,--отвечает он и прямо втискивается мне в бок, -- а они еще вчера были живехоньки Вот и я Тима Кулана не уберег, а он мне двоюродным братом приходится! Пусти, говорит, пусти, а то я тебя самого проткну!" -- "Ну,-- думаю,-- уж коли тайронцы потеряли много своих, не завидую я сегодня патанам". Тут-то я и смекнул, отчего ирландцы за спиной у нас так беснуются.

Я посторонился, тайронец как ринется вперед, отводя назад штык, как косарь косу, и свалил патана с ног ударом под самый ремень, так что штык о пряжку сломался.

"Ну, теперь Тим Кулан может спать спокойно", -- говорит он, ухмыляясь. И тут же валится с раскроенным черепом, ухмыляясь уже двумя потовинками рта.

А тайронцы все напирают да напирают, наши ребята с ними переругиваются, и Крюк идет впереди всех -- в правой руке его сабля работает, как ручка насоса, а в левой револьвер фырчит, как кошка. Но опять-таки удивительное дело: никакого грохога, как это в бою бывает. Все как во сне, вот только мертвецы-то настоящие.

Пропустил я ирландца вперед, и так у меня в нутре муторно сделалось. Меня всегда в деле, прошу прощения, сэр, позывает на рвоту. "Пустите, ребята,-- говорю я, попятившись,-- меня сейчас наизнанку вывернет!" И поверите ли, они без единою слова расступились, а ведь самому дьяволу не уступили бы дорогу. Выбрался я на чистое место, и меня, прошу прощения, сэр, немилосердно вырвало, накануне я здорово выпил.

Вижу, в сторонке лежит молоденький офицерик, а на нем сидит сержант из тайронцев. Тот самый офицерик, который камни сбрасывать Крюку помешал. Хорошенький такой мальчик, и ротик у нею свеженький, как роза, а оттуда вместо росы прямо-таки трехлинейные ругательства вылетают!

"Кто это там под тобой!" -- спрашиваю я сержанта -- "Да вот пришлось одному петушку ее величества шпоры поприжать, -- отвечает он.-- Грозится меня под военный суд закатать". -- "Пусти! -- кричит офицерик.-- Пусти, я должен командовать своими людьми!" -- разумея тайронцев, которыми никто отродясь не мог командовать, даже сам дьявол, если б его к ним офицером назначили.

"Моя мать в Клонмеле у его отца корм для коровы покупает,-- говорит сержант, который сидит на мальчике. -- Так неужели я явлюсь к его матери и скажу, что дал ему погибнуть зазря? Лежи ты, порох, успеешь меня потом под суд отдать".-- "Правильно,-- говорю я,-- из таких вот и выходят генералы, а ваше дело их беречь. Чего вы хотите, сэр?" -- осведомился я вежливо так. "Убивать этих голодранцев, убивать!" -- пищит, а у самого в большущих синих глазах слезы стоят. "Интересно, как вы это будете делать? -- говорю я.--Револьвер для вас-как пугач для ребенка: шуму много, а толку мало. С вашей большой красивой саблей вам не совладать -- у вас рука дрожит, как осиновый лист. Лежите лучше тихо да подрастайте", -- говорю я ему. "Марш к своей роте, наглец", -- отвечает он. "Все в свое время, говорю, сперва я попью".